Апокалипсис. Третье доказательство

– Люк, мне не надо брехать. – Гриня посмотрел на меня строго, исподлобья, но с улыбкой. – Я с самого начала тебя раскусил. Сволочь, ты, Люк, редкостная сволочь. Конченый эгоист. Удивляюсь, как ты до сих пор к клумбе не ринулся землю жрать? Стальные нервы тебя сдерживают. И в перворядцы ты попал благодаря стальным нервам. И молодцом ты всегда держался благодаря стальным нервам. И в числе первых по многим предметам ты был благодаря стальным нервам. Ты единственный с нашего потока смог залезть в чан с опарышами и целых десять минут там просидеть. Ты единственный прошёл испытание «двойки ни за что». Тебе в течение года ставили несправедливые двойки по всем предметам. Учителя многие не выдержали испытания – просто перестали тебе выставлять оценки. А ты выдержал, ни разу не заартачился. Хотя в тот год это испытание только‑только внедрили в учебный процесс и никто из учеников не знал о нем. Тогда с полдюжины было отсеяно. Только ты и персонаж один с параллельного класса до конца года продержались. И то он под конец начал впадать в истерику. Благодаря дорогущим таблеткам продержался. А ты – хоть бы хны! Благо я не попал в число испытуемых. Ты единственный прошел испытание «Изгой». Тебя в течение пяти минут все мы, твои одноклассники, обливали мочой, закидывали дерьмом, сгнившими овощами и фруктами, разбивали о твою голову тухлые яйца, плевали в лицо, материли тебя, обзывали землеедом и предателем. Я лично нассал тебе за шиворот.

– Дак это был ты?

– Представляешь – да! Это сделал я, Люк. С превеликим удовольствием! Помню, у Михалны по‑маленькому отпрашиваюсь, а она: потерпи, сегодня будет изгой. А я: мочи нет, пашок на разрыв. А она: потерпи, потерпи, сегодня изгоем будет твой лучший друг. Так ещё беззастенчиво ухмыльнулась. Ну, я сарказм то уловил и подумал, что ради такого дела готов вечность терпеть. Я ж тебя ненавидел всей своей душонкой. Ты был лучшим. А я всегда отставал от тебя. На полшага правда, не больше.

– Ну ты и… – мне хотелось заехать кулаком по вечно довольной физиономии, но я сдержался.

– Люк, я прекрасно помню тот день. Ты на всё это никак не отреагировал. Сходил вымылся и спокойно вернулся в класс. Можешь кому угодно сказки рассказывать. Но я более, чем уверен. Ты нарочно оторвал глаза от точки и посмотрел на предателя. Ты – расчетливая, циничная скотина, Люк!

– Всё? Выговорился? Предатель сказал ещё одно слово. – Я тяжело сглотнул. – Это слово из списка запрещенных.

– Ооо! Это уже интереснее! – Гриня зажёгся. Глаза его блеснули азартом, зубы зачесались. – Так, дружище, за нули не беспокойся. – Гриня положил свою тяжёлую руку на моё плечо. – Какой бы штраф ни назначили, я тебе подарочным переводом кину на счёт. Больше сотни тысяч не должны начислить. Ради такого дела и нулей не жалко.

– Подожди, подожди, Гриня. Смотри.

– Куда? – Гриня поправил непослушные очки.

– Туда, в ту сторону. – Указывая головой, ответил я.

– Тааак. Одного на квадрат, второго – скрутили. Похоже завтра, крайний срок послезавтра трансляция будет.

– Ты уверен?

– Смотри, смотри. Первого под квадрат отправили. Второго – уводят. Однозначно: добалакались. Услышавшего – на колбасу, сказавшего – на квартет. Первый – свидетель. Второй – предатель. Участь у обоих одна – смертный приговор. Для услышавшего – незамедлительный. Он уподобился землееду – подхватил заразу. Ментальную заразу. Услышавший – случайная жертва. Но тем он и опаснее. Он не контролирует услышанное, не осознаёт его, в отличие от сказавшего. Сказавшего промурыжат пару дней – и на эшафот. Вот и созрел очередной предатель. От свидетеля хоть какая‑то польза – людей собой насытит. А от предателя никакой пользы. Тело отправят за купол на съедение землеедам. Бесполезного – к бесполезным тварям!

– Землееды не едят трупы. Они вообще ничего не едят, кроме грунта.

– Да какая разница, Люк!

– Эти бесполезные твари тоже были когда‑то людьми.

– Люк, ты это серьезно?

Я пожал плечами. Мне почему‑то стало жаль землеедов.

– Это давно уже не люди, Люк. Возможно, они никогда и не были людьми. Люди только здесь, под куполом. За куполом – не люди. За куполом – бессмертные твари, мрази, чудовища, гниды, черти. Называй, как хочешь. Да, они похожи на нас. Потому что маскируются. Таким образом хотят соблазнить к жизни за куполом, к вечной жизни. Землееды никогда не познают смерти, а смерть – это единственное, что объединяет всех людей, без исключения. Значит, повторюсь ещё раз, землееды – не люди.

– Гриня, ты как всегда очень убедителен, но тем не менее мы не можем отрицать того факта, что землееды были когда‑то людьми.

– Мы не можем отрицать факта, что они выглядели как люди, а вот были ли они людьми – это большой вопрос… Ладно, проехали. Выкладывай давай, что предатель сказал. Я уже настроился потерять добрую часть своего состояния. – От Грини повеяло сарказмом. Все то время, что мы общались, друг не переставал являть всем своим видом фирменный глянцевый оптимизм. Меня это немного раздражало. К тому же я нервничал: активно жевал губы, учащенно дышал, надолго закрывал глаза. Гриня хотел от меня всего лишь слова, а я тянул время, мне не хватало решимости.

– Люк, да не переживай ты. Все оплачу. Расслабься. Не держи его в себе. Избавься от него. Не хочешь нарушать закон? Хочешь держать планку законопослушного гражданина? Брось, Люк! Не удержав взгляд на точке, ты настолько низко опустил планку, что штраф в сто тыщ нулей – сущий пустяк для твоей, мягко говоря, запятнанной репутации. Ниже только – стать предателем. Но ты ж не такой?

Гриня тяжело вздохнул. Так туго и так объёмно он ещё никогда не вздыхал, по крайней мере в моем присутствии.

– Хочу тебе кое в чем признаться, дружище. Ради этого момента, только ради него, я отказался от жизни в Солнцеграде. Солнцеградцам категорически запрещено, под страхом смертной казни, общаться с гражданами нижних секторов. Мы бы никогда здесь так мило не посидели вдвоем, не побалакали бы.

– Может оно было бы и лучше, не сидеть и не балакать. – Я продолжал нервничать – старательно тёр взмокшие ладони о льняные брюки из нищешопа.

– Брось, Люк! Хватит уже! Дай своему лучшему другу стать первым в истории Нового Эдема человеком, узнавшего последнее, предсмертное слово одного из самых лютых предателей.

Глаза Грини горели. Да нет, не только глаза. Гриня весь горел. Его изнутри выжигало чувство предвкушения. Похоже, он даже не осознавал своего состояния.

– С какой стати первый?

– Хорошо, хорошо. Первый – ты. Я – второй. Так и быть. – С нотой недовольства протараторил Гриня.

– Это слово из списка запрещенных.

– Да‑да, я понял. Ещё бы. Чего ещё ждать от предателя подобного масштаба?

– А зачем оно тебе? Не поверю, что тебе просто интересно, что ты готов потерять невесть сколько нулей просто ради интереса.