Последователь

Он приблизился к свиному вольеру и шагнул в лужу. Топор в его руке опускался и поднимался, лезвие шаталось на топорище и издавало зловещее бряцанье. Свиньи переглянулись, хрюкнули от ужаса и разбежались по углам. Фаня снова вскочила, но я задержал ее, раздавив при этом пригоршню клубники, прижатую к груди.

– Кто вожак? – спросил Толик.

– Мне кажется, тот, черноволосый, – говорю.

Толик ударил черноволосого борова ногой в брюхо. Тот отбежал на середину вольера. Толик выбросил топор, взял борова за плечи и поставил на задние копыта. Боров не понимал, чего от него хотят, и неловко отталкивал Толика, а тот все силы пускал, чтобы удерживать врага в вертикальном положении – так они и стояли.

Свиньи ободряюще хрюкали борову. Одна самка, влачащая по пыли сосцы, переживала сильнее других: похоже, она была его дамой. Их дети, маленькие розовые поросята, боязливо выглядывали из копны сена в хлеву.

Я ел с земли мятую клубнику. Руки были липкими от сока, вокруг них вились осы. Фаня увидела, что я отвлекся, забежала в вольер и стала выдирать борова у Толика из рук. Боров пятился, за ним – Фаня и Толик, кто‑то споткнулся, все они упали на сплетенную из лоз ограду и сломали ее. Боров душераздирающе рохкнул и сбежал в угол. Там им занялась его дама. Она подложила ему под живот сено и деликатно подула на взмыленную шею. Он тяжко сипел.

Толик лежал в луже в ногах у Фани.

– Твой лев – просто зверь, – говорит.

– Конечно! Самый ярый свин в деревне. Все соседи завидуют.

– Не повезло.

– Надо было к Рене забраться. Она пьющая, у нее свиньи дохлые.

– Не надо. Я его побежду.

Я прогулялся по территории, пощипал недозревшую черную смородину. Зашел в туалет и солнечным лучом разбудил спящих в дыре крылатых туалетных червей. Они взлетели в воздух и пустились присаживаться мне на лицо и руки. Я зажмурился и кое‑как сосредоточился.

– Ну у вас тут и стрекозы! – крикнул, чувствуя, как подлые черви звенят возле уха и касаются меня.

Послышался ответ, но я его не разобрал. Медленно двигалось время, с ним истекала моя нужда. Черви активно летали. Я бы за такой дом не сражался, но у людей и червей предпочтения разные, и не мне их судить. Когда вышел на улицу, черви подталкивали меня в спину. Несчастные создания, не видят, в каком зле живут.

– Вы что‑то сказали? – спросил у Фани, вернувшись к вольеру.

– Я не тебе, я ему.

Толик лежал лицом к небу. Его правая ладонь гаснущими толчками лила в лужу кровь. Капли выходили по дорожке, сложенной из других капель, и падали в воду. Там не растворялись, а тесно плыли, как ряд миниатюрных бордовых медуз.

– У него палец гниет, – сказала Фаня. – Я заметила, говорю – ногти надо стричь. А будешь грызть, когда‑нибудь палец отрежут. А он, дурак, возьми и откуси кусок мяса.

– Не буду стричь, – сказал Толик. – Этого нельзя делать!

– Смотри, – говорит Фаня, – где кусок. Туда его плюнул.

Кусок лежал на огороде с луком. Маленький, похожий на лодочку комочек, с небольшой каплей гноя в центре.

– Толик, – говорю. – Ты сдурел.

– Неправда. Просто оно болело.

– Так нельзя. Если стричь ногти не хочешь, то и не грызи их, пожалуйста. Пусть растут.

Толик сунул вскрытый палец в рот.

– Холосо, бляч. Не буду босе глысь.

Я вышел на обочину и сорвал подорожник. Вернулся к Толику и обернул растением больной палец. Сквозь сетку пор на листе выступила кровь.

– Хлопцы, – говорит Фаня, – что надо, чтобы вы ушли?

У Толика требование было готово.

– Мы должны сделать льва своим слугой. Вырезать на нем нашу эмблему.

– И это все? – обрадовалась старушка. – Так вырежи ее скорее.

Толик изобразил лицом воинственный порыв и поднялся.

– Иди ко мне! – крикнул борову и наставил на него красно‑зеленый палец. – Второй раунд!

Загон ответил тишиной.

Толик сделал шаг и зарычал, свиньи поодиночке, опасливо, убежали в хлев. Лежать остался только их главарь. Он робко постукивал копытом о копыто и огорченно смотрел на подступавшего Толика. Живот его тяжко вздымался, а плечи мелко дрожали.

Толик наклонился к кабану и стал поднимать его на задние копыта. Тот жалобно хрюкнул, вытолкался из объятий и сбежал. Толик погнался за ним.

Кабан прыгал, делал неожиданные зигзаги и прятался за другими свиньями. Они с Толиком забежали в сарай и опрокинули там инвентарь, пронеслись по грядкам и смяли ботву. На одном неловко выполненном зигзаге Толик поймал кабана за ногу, но остановить не смог, сам упал и поехал за ним на животе, спине и каждом из боков. Кусты секли его по лицу, асфальтовая дорожка обдирала куртку и штаны. Фаня заслонила кабану дорогу, тот остановился и спрятал голову у нее в ногах. Она была его любимой хозяйкой, а он – ее любимой собственностью, и они оба рабски подчинялись друг другу. Фанины глаза просили прощения.

Толик вскарабкался на кабана.

– Куда ты от меня убегаешь, дружок? – говорит. – Никуда ты от меня не денешься.

Кабан все понял и лег, покоряясь власти. Фаня принесла топор. Толик очистил его от земли и показал кабану.

– Будешь мне служить?

Тот ничего не сказал, поэтому Толик сам прохрипел:

– Буду.

Мы с Фаней держали кабана за копыта, чтобы он не трепыхался, и пока все происходило, я получил несколько мощных толчков в грудь. На щеке, в том месте, где начинался пятачок, неглубоко, но примечательно, Толик вырезал искореженного, карикатурного зверька. Он был странной смесью кота и обезьяны, имел длинные конечности с локтями на разной высоте, треугольные ушки и неправильную продолговатую мордочку.

– Это наша эмблема? – говорю.

– Ну еб твою, – сказал Толик. – Конечно.

Мы отпустили кабана, он подбежал к сородичам и что‑то им сказал на хрюкающем языке. Они отвечали ему отрывисто и сурово, в интонациях слышался страх. Необъяснимое клеймо приковывало свиные взгляды. Даже его дама не спешила к нему прижаться. Что‑то отстранило его от своих. Он повесил голову и прошел к сараю, делая вид, будто нюхает землю. В сарае забился к самой дальней стенке.

– Больше львы не будут тебе досаждать, – говорит Толик. – Я их научил.

– Ох, спасибо, – сказала Фаня. – Одна бы я с ними не справилась.

Толик смущенно переминался.