Послезавтра было лучше, чем вчера

– Это же не от человека зависит. По крайней мере, далеко не всегда от него. Хочешь сказать, что Элизабет сама виновата в том, что на ней живого места нет? – он повышает голос.

– Ну, операторы всегда рискуют больше, чем остальные журналисты… И мы оба знаем, что она не всегда была в бронике, – неуверенно отвечает она.

– Я бы на тебя посмотрел на ее месте, – парирует Андрей.

– Прости. Я не хотела вас задеть. Но, блин… Я надеюсь, ты‑то всегда в бронике?

– Без комментариев.

– Серьезно? – опешив, переспрашивает Жанна.

– Предположим, что чаще, чем можно, без вреда для здоровья. Но реже, чем следовало бы по технике безопасности, – нахмурившись, признается он, когда они приходят в его квартиру в новом ЖК в стиле неоклассицизма в ближайшем пригороде Парижа.

Он снимает пальто и вешает его в огромный шкаф‑купе, который стоит вдоль длинной стороны коридора.

– Бред какой‑то получается, – задумчиво констатирует факт она, раздеваясь.

– В жизни вообще много нелогичного: взять хотя бы то, что мы обсуждаем в 21 веке с тобой войны как что‑то само собой разумеющееся, – отзывается он, проходя на кухню. – Есть будешь что‑нибудь? – спрашивает он, открывая белый двустворчатый холодильник.

– Физалис можно, – отвечает она, садясь на диван в гостиной.

– Или то, что для открытия счета в банке нужно где‑то жить, а чтобы где‑то жить, нужен местный счет в банке, – добавляет он.

– Не замечала.

Поставив ягоды на журнальный столик, Андрей приземляется рядом.

– Ты‑то понятно, что не замечала, – отвечает он, памятуя о том, что она могла открыть местный счет в банке еще в отрочестве, а французское гражданство и регистрация в Париже у нее с рождения. – Но я тоже. Я, видимо, очень везучий, иногда открываю русскоязычный Интернет и глазам своим не верю, когда читаю, как здесь тяжело, оказывается, некоторым мигрантам.

– На одной удаче далеко не уедешь. Ты очень упорный и трудолюбивый, – подчеркивает Жанна. – Я бы не смогла каждый день все детство заниматься иностранными языками практически целыми днями.

– Мне это в кайф, ты же знаешь. Мне все равно больше делать было нечего. И у меня выбора не было, – дрожащим голосом добавляет он, потянувшись за очередной ягодой.

– Я бы с такими родителями, как твои, только плакала бы круглыми сутками и ничего сложнее «hello» не выучила бы в такой обстановке, – признается она, прожевав оранжевую бусинку.

– Нет, ты бы все рассказала учительнице в первый же день, и тебя бы изъяли из семьи. Ты же была бойкой и смелой, не то, что я… – он прикусывает губы.

– Не факт… Если бы я росла советским ребенком, я бы, скорее всего, тоже молчала. Воспитание и среда многое определяют.

– Может…

– Давай съездим летом в Брюссель на фестиваль цветов?

– Если буду свободен, то можно, – отвечает он. – Но вообще, я бы лучше на теплое море рванул.

– Так можно и туда, и туда, – предлагает Жанна.

– Нет, лето очень тяжелое будет, у меня начнутся съемки, и в Афганистане сейчас полная жесть.

Андрей подходит к столу, берет ноутбук и, садясь на диван, ставит его на колени.

– Как‑то так, – он открывает какую‑то фотографию.

Взглянув на нее, Жанна испуганно вскрикивает.

– Может, тебе тогда действительно завязать с горячими точками? – ужаснувшись, спрашивает она.

– Я в порядке. Забудь, зря я тебе это показал.

– Тебе отдохнуть надо.

– Я отдыхал сегодня.

– Один день в месяц, – она закатывает глаза. – Ты, если не там, так на других проектах пашешь.

– Неправда, – возражает он.

– Несколько дней в месяц.

– Все так работают, – он убирает ноутбук обратно на стол.

– Я так не работаю.

– Я норм, только спина от броника болит немного, – Андрей ложится на живот, расстегнув и задрав рубашку. – Почище, чем от ваших компьютеров, – поясняет он. – Пожинай плоды своей теории о том, что броник – это якобы наше все.

Его тело накачано, как у профессионального спортсмена, лицо, руки и шея загоревшие, но спина более бледная.

– Сходи на массаж, я же не умею, еще хуже сделаю, – растерянно отвечает Жанна.

– Я ходил. Но сейчас мне некогда. Завтра в Варшаву, в пятницу в Афганистан.

– А что в Польше? – интересуется она, начиная слегка гладить ему спину.

– Съемки о приемных семьях.

– Может, тебе лучше заниматься только социальной журналистикой? Можно еще внутриполитической.

– Не могу. Изначально я стал известным именно как военный журналист, я адаптировался к работе там, насколько это вообще возможно, конечно, у меня это получается, я приношу какую‑то пользу, аудитория меня любит и ценит… С какой стати я должен это бросать?

– Ты можешь устать, это нормально. Ты не должен делать это через силу, – настаивает Жанна.

– А ты думаешь другим легче, чем мне?

Жанна молчит.

– Давай встречаться, когда или… если ты расстанешься с Амиром? – предлагает он через некоторое время, пристально посмотрев на нее.

Девушка собирается его поцеловать, но он не дается.

– У тебя вообще‑то парень есть, – усмехаясь, он чуть притормаживает ее пыл.

– Если для тебя это так принципиально, я могу расстаться с ним прямо сейчас, – она тянется за смартфоном.

Андрей ее останавливает:

– Не нужно это делать из‑за меня. Если вы сами по себе решите разбежаться, то можно попробовать.

– Может, я сама выберу, с кем мне расставаться, а с кем нет? Я тебя люблю больше, чем Амира.

– Ему будет больно. Я не хочу, чтобы он страдал из‑за меня.

– А меня тебе, значит, не жалко? – возмущается она, перестав его массировать.

– Тебе же хорошо с ним. Разве нет?

Жанна медлит с ответом.