Послезавтра было лучше, чем вчера
Бастиан стучит в стену: хочет попросить что‑нибудь ледяное, жгут и обезболивающее. Боевик приходит, как ни странно, быстро. Журналист озвучивает свое требование. Усмехнувшись и заявив, что русский точно ничего не получит, преступник уходит, заперев камеру.
Дэвид, сняв свою футболку, рвет ее и протягивает часть ткани пострадавшему, Андрей засовывает ее в рот, чтобы не прикусить язык и щеки.
– Готов? – спрашивает Марк.
Андрей кивает. Марк вправляет вывих. Пострадавший, скривившись, издает оглушающий вопль, Марк накладывает ему повязку из остатков футболки.
– Все, умничка, – подытоживает он дружелюбно, вставая с корточек.
Жульен протягивает Андрею ломтик хлеба, оставшийся с того, что в мирное время назвали бы обедом. Андрей запихивает еду в рот, вытирая инстинктивно нахлынувшие слезы и дежурно поблагодарив. Дэвид надевает темное худи на голое тело.
– Теперь легче будет, – с полувопросительной интонацией добавляет Дэниэль.
– Да, и мы скоро будем на свободе, – обнадеживает Марк.
– Это вы будете, – поправляет его Андрей, поставив логическое ударение на слове «вы».
– То есть? – Дэвид удивленно вскидывает брови. – За всех заплатят выкуп.
– За меня не заплатят, – Андрей мрачнеет.
Американцев, британцев и представителей некоторых стран зарубежной континентальной Европы сегодня расстреляли, так как их правительства договариваться отказались. Оставшимся пока в живых гражданам других зарубежных европейских государств повезло больше: их власти то ли более сговорчивы, то ли более гуманны. Большинство пленников – журналисты, Марк – врач, а среди погибших есть еще два переводчика и представители других невоенных специальностей.
– Тебя снимали на видео для выкупа? – спрашивает Жульен, присаживаясь рядом с Андреем по‑турецки.
– Я в очередной раз отказался от того, чтобы за меня платили деньги, поэтому меня избили. Как вы сможете жить после этого? – повысив голос, Андрей встает. – Понимая, что за эти миллионы долларов они смогут взять в заложники не один, не два и даже не десять школьных автобусов? Зная, что на вашей совести будет кровь и загубленная психика невинных детей? Осознавая, что на эти деньги они купят оружие и боеприпасы?
– Иначе нас сегодня тоже расстреляли бы, – тихо констатирует факт Алехандро.
– А вы не знали, чем все это может закончиться? Кого‑то отправили в Сирию под дулом автомата? Угрожали уголовной ответственностью, если откажешься? В мире полно профессий и мест, где можно заработать деньги и реализовываться без риска для жизни. Вы добровольно согласились на работу на горячих точках.
– У меня трехлетняя дочь, – тихо оправдывается Марк, опустив глаза.
– У всех есть близкие, и никто не может и не хочет превращать их жизнь в такой ад, – соглашается Алехандро.
– У тех, кто погибнет из‑за вашего малодушия, тоже есть близкие. И в отличие от ваших, они к этому совсем не готовы, – гнет свою линию Андрей.
– Окей, что ты предлагаешь? Радостно пойти на убой всей гурьбой? – недоумевает Паула.
– Что‑нибудь придумали бы, а если бы нет, то да, нас бы расстреляли, – тихо признает он. – Зато мы бы не чувствовали себя трусами и предателями.
– А потом в дань уважения о нашем подвиге Голливуд бы сварганил кино, которое незаслуженно выиграло бы в уйме номинаций на «Оскар». И что? Что бы это изменило? Мировой терроризм был бы побежден? – скептически рассуждает Алехандро.
– Да, тяжело, да, нам потом жить с этим грузом на сердце, но мы тоже люди. По всем конвенциям мы приравнены к гражданским лицам. Нас нельзя расстреливать без суда и следствия только потому, что нам не повезло оказаться в плену у террористов, с которыми весь цивилизованный мир борется, – Паула нервно постукивает зубами.
– Ты можешь сам еще все переиграть? – с надеждой спрашивает Бастиан. – Ты пострадал, тебе точно надо на волю.
– Нет, я все для себя решил. Вас я не осуждаю, – добавляет он, немного подумав.– Извините, если был слишком груб, рука просто болит и спину щиплет.
– Не глупи, – просит Дэниэль. – Хоть раз в жизни подумай о себе. В Малакале[1] ты один троих вынес, рискуя жизнью, в Багдаде Джона спас, в Париже кровь и плазму каждые три месяца сдаешь, хотя мог бы с такой работой просто отдыхать, когда находишься на гражданке.
– Я не могу по‑другому, не умею и не хочу, – настаивает на своем Андрей.
Он ложится на правый бок, справа от него, расстелив ветровку на двоих, приземляются Дэниэль и Дэвид. Паула, всхлипывая, отходит от них к своей кофте и садится по‑турецки, Алехандро располагается рядом с ней, брюнетка кладет ему голову на колени. Сходив в туалет по‑маленькому в ведро, стоящее в дальнем углу камеры, Жульен размещается слева от Андрея. Марк и Бастиан по‑немецки обсуждают философию.
– Передать что‑нибудь твоим? – спрашивает Дэвид, перейдя на французский.
– Я всех люблю, – слабо отзывается он.
– А конкретнее? Мы все запомним, слово в слово, – обещает Дэниэль.
– Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами, – усмехается Андрей. – Лучше я не скажу, по крайней мере, сейчас, сидя три месяца на скудном пайке, но готов подписаться под каждым словом из этого предложения.
– А близким? Может, ты жалеешь о чем‑то? Или хотел что‑то давно сказать, но не решался много лет кому‑то конкретно, а не в паблик? Помнишь, как… – он на доли секунды осекается, – ребята вчера здесь письма надиктовывали? – уточняет Жульен, тяжело вздохнув.
– Нет, ничего такого, я не знаю.
– Ладно, если что‑то вспомнишь или надумаешь, говори, – Дэвид выпивает немного воды из пластиковой литровой бутылки.
Слышится звук открывающегося замка, пленники вскакивают и прижимаются лицом к стене, зажав руки за спиной. Боевики надевают на правую руку Андрея наручник и собираются его выводить; Андрей пытается что‑то прошептать, украдкой косясь на французов, но надзиратели, заметив несанкционированные разговоры, ударяют его дубинкой в живот. Согнувшись от боли пополам, Андрей замолкает. Обратно его приводят минут через двадцать. Учащенно дыша, он ложится на правый бок, к нему подходит Марк:
– Ты как?
– В порядке.
– На спину ляг и живот покажи, пожалуйста, – просит Марк.
– Мне до спины не дотронуться, – сжимая губы, бормочет Андрей.
– У тебя на спине обычные гематомы, а на животе может быть закрытая травма. Повернись, пожалуйста.
Сморщившись, Андрей переворачивается на спину фиолетово‑багрового цвета.
[1] Город в Южном Судане