Послезавтра было лучше, чем вчера
– Больно? – Марк осторожно притрагивается к его животу.
– Нет, – кривит душой пострадавший.
– Тебе в больницу надо.
– Я бы на твоем месте вообще помалкивал, нацист переодетый! – вспыхивает Андрей. –Твои предки на все соглашались: и в гитлерюгенд[1] побежали в первых рядах, и в партию, но тебя такого якобы белого и пушистого допустили, несмотря на это, на приличную работу.
– Двоюродные внуки должны отвечать за поступки дедов?
– Ничего ты не должен, но и учить меня жизни не должен и не имеешь морального права.
– Предки Бастиана укрывали евреев в подвалах, – вмешивается Дэвид.
– А я сейчас не с Бастианом разговариваю, – возмущается Андрей. – К нему у меня нет претензий, а Марк фотографии со своим родственником до сих пор выкладывает. Не стыдно?
– Я выложил одну фотографию в закрытом профиле с престарелым мужчиной, отсидевшим свой срок в тюрьме. Он раскаялся, он уже давно не нацист, он оступился, он был тогда совсем молодым, он школу окончил при Гитлере, ему запудрили мозги, и ты сам это прекрасно знаешь, – объясняет Марк.
– В чем конкретно Марк виноват? – спрашивает Дэниэль.
– Пить хочу, – игнорируя вопрос коллеги, просит Андрей.
Дэвид протягивает ему бутылку, в которой оставалось почти пол‑литра воды, Андрей с жадностью все выпивает.
– Еще, пожалуйста, – умоляет он.
Марк протягивает ему другую бутылку, в которой воды меньше четверти, Андрей опустошает и ее.
– Еще, – бормочет он тихо.
– Нет больше, – оправдывается Дэниэль. – Завтра утром принесут, надеюсь.
– Паула, дай, пожалуйста, – просит Бастиан, заметив, что у нее в бутылке еще что‑то осталось.
– Ты предлагаешь нас совсем без воды оставить? – негодует Алехандро, сидящий рядом с девушкой.
– Ему плохо. Андрей никогда бы не стал просить, если бы мог вынести без нее. Тебе жалко?
– А если завтра ничего никому не принесут? – спрашивает Алехандро.
– Принесут, каждый день приносили, – уверяет Дэвид.
Паула, слегка колеблясь, протягивает им бутылку, в которой воды осталось меньше четверти. Андрей делает один глоток и откладывает ее.
– Обратно отдавайте, – требует Алехандро.
Андрей протягивает руку с бутылкой, Алехандро, подходя к нему, резко выхватывает ее.
– Серьезно? – недоумевает Дэниэль.
– Так уж и быть, возможно, дам ему утром, а то он все сразу выпьет и останется точно ни с чем, – поясняет Алехандро, присаживаясь рядом с девушкой.
– В туалет хочу, – с мольбой в глазах просит Андрей, посмотрев на Дэниэля.
Опершись на мужчину с правой стороны, он ковыляет до ведра. Дэниэль отворачивается, Андрей ходит по‑маленькому.
Они возвращаются на толстовку и ветровку, вскоре все засыпают. В середине ночи Андрей открывает глаза и тормошит Дэниэля:
– Проводи в туалет, пожалуйста, – просит он смущенным шепотом.
Андрей облокачивается об него и доходит до ведра. Когда они возвращаются, Дэвид поднимает голову.
– Я Жанну люблю и всегда любил, кажется. Еще с девяносто восьмого года. Скажите ей это, если я умру, буду в плену или без сознания дольше года, – тихо просит Андрей, посмотрев на обоих мужчин.
– Ок. Что‑нибудь еще передать? – спрашивает Дэвид.
– Она лучшее, что было в моей жизни, и я очень жалею, что мы никогда с ней толком не встречались.
– Совсем? – спрашивает Дэниэль.
– Один раз целовались перед первой командировкой в Багдад, – поясняет Андрей.
– Она не любит тебя?
– Любит. Любила раньше. Раньше точно любила, сейчас – не знаю. Она всегда знала, что я могу погибнуть, она готова к этому. Теоретически точно, – он сжимает губы, всхлипывая. – Перед Марком извинитесь, я на эмоциях на него наехал.
– Ок, он понимает.
Ближе к утру боевики врываются в камеру; протирая глаза, пленные прижимаются лицом к стене, сжав руки на спине. Террористы подходят к Андрею, резко хватают его за плечо и норовят стащить с него импровизированную повязку.
– Пожалуйста, не трогайте, – умоляет он, визжа от боли.
Боевики резко выкручивают его руки за спину и сцепляют их наручниками. Дэвид разворачивается лицом к боевикам, но получает от них удар дубинкой в живот. Скрючившись, он через доли секунд поворачивается лицом к стене.
– Ты лучший, ты выкарабкаешься, – смотря в стену, говорит Дэниэль на французском и сразу же получает удар в спину от второго боевика.
Террористы уходят, волоча за собой Андрея, который еле переставляет ноги, камера закрывается. Через полчаса им приносят вскрытую коробку с гуманитарной помощью и канистры с водой. Пленные достают оттуда медикаменты, базовые средства личной гигиены (бритв и маникюрных ножниц, конечно, нет), сэндвичи и пирожки. Марк дает пострадавшим обезболивающие и обрабатывает их раны.
– Кого‑то убивают, а кому‑то раздают десерты, – задумчиво произносит Бастиан, рассматривая слишком щедрый по нынешним временам паек.
– Если сам не будешь, мне дай, – просит Алехандро, откусывая от сэндвича.
– Обойдешься, лучше ребятам отдам, – он показывает взглядом в сторону потерпевших.
– Чего вы все так убиваетесь? Наверняка у Андрея есть план, просто он нам его не рассказал, – предполагает Алехандро.
– Какой, интересно? – критически прыскает Паула.
– Сбежит или его русские штурмом освободят, – говорит Алехандро. – Наверняка он обо всем договорился, останется единственный в белом пальто, весь такой типа принципиальный мученик.
– Как он сбежит? О чем договорился? С кем? Когда? Ты его вообще видел? – недоумевает Жульен, доедая сэндвич. – Он до ведра дойти не мог, и еще неизвестно, что с ним потом сделают. А русских в этом районе нет. И никого нет, поэтому мы и сидим здесь в полной жопе.
– Сегодня нет, завтра есть. У них меньше бюрократии, пока мы раскочегаримся, они уже весь регион под контроль Асада вернут.
– Нет у него никакого плана, просто человек не ссыкло, – говорит Дэниэль тихо, лежа на животе.
[1] Молодёжная организация НСДАП, обе организации запрещены с 1945 года.
