Призрак из прошлого (Моя темная половина). Часть 4. Конец истории

– Милорд…, Энрике…, – Аманда подняла голову, обняв второй рукой Энрике, которого тоже прижала к себе, – обещайте, что с вами ничего не случиться… Я очень боюсь за вас обоих…, даже за троих, ведь имя Френсиса тоже было в том письме!

– С нами ничего не случиться, я тебе обещаю, в конце концов, я не Грейси Каллахан, да и Энрике тоже, мы умеем постоять за себя, – Джейсон легонько поцеловал Аманду в лоб, – ты говорила, что девушку принесли в трактир какие – то люди? А они не видели убийцу?

– Видели, но не смогли его догнать, – Аманда вытерла слезы, – говорили, что не разглядели его, он был в плаще с капюшоном, и сразу сбежал, когда их увидел…

– Герой, нечего сказать, – Джейсон покачал головой, и Аманда посмотрела на него.

– Милорд, Грейси перед смертью успела что‑то сказать, но я не поняла, что означали ее слова. Она говорила: «Я не хотела это говорить, он мне заплатил» и еще сказала, что не знала Джо. А не о Коллинзе ли она говорила?

– Почему ты так решила? – Джейсон нахмурился, – она была при смерти, вот и бредила. В городе ночью частенько бродят оборванцы с правого берега, Грейси легко могла стать жертвой грабителя.

– Вы думаете, это совпадение? – Аманда тоскливо вздохнула, но ее темные глаза беспокойно смотрели на обоих, стоявших перед ней мужчин, – но почему она вспомнила именно это имя?

– Может, так звали ее мужа? – предположил Энрике, – имя «Джо» не такая уж редкость…

– Ее мужа звали Эрик, Эрик Долан, – покачал головой Джейсон, – я его помню, он помогал нам в поисках Грейси.

– А как он умер?

– Эрик Долан был кузнецом, его ударила лошадь копытом в голову, несчастливая случайность. Так что, Джо Коллинз ни при чем, его к тому времени уже казнили.

– Милорд, Энрике, прошу вас, пообещайте мне, что с вами ничего не случиться! – взмолилась Аманда, и Джейсон поцеловал ее в лоб, грустно улыбнувшись.

– Обещаю, – проговорил он, – а теперь я вас оставлю ненадолго, но не задерживайся здесь, я прикажу стражникам отвести тебя к Джулиане.

– Хорошо, милорд…, – Аманда улыбнулась Джейсону и тот отошел.

Девушка повернулась к Энрике и обняла его за шею, легонько гладя одной рукой по плечу. Глаза ее смотрели на него с какой – то пронзительной нежностью.

– Любимый мой…, – прошептала она, и Энрике обнял ее, прижав к себе, – почему ты не остался дома, со мной…?

– Я всегда провожу ночь в ратуше перед…., – Энрике тяжело вздохнул, словно не решившись произнести роковое слово, – прости, но в такие ночи мне не хочется, чтобы кто – то видел меня в этом состоянии.

– Я не стану лукавить, говоря, что понимаю твои чувства, – Аманда всхлипнула, продолжая ласкать его рукой, – это будет враньем. И все равно, со мной тебе было бы спокойнее…

– Я знаю, родная…, – Энрике едва сдержал стон, продолжая крепко обнимать девушку, – как же сильно я люблю тебя…

– Я тоже тебя люблю…, – Аманда подняла голову и их губы слились в поцелуе. Энрике, хоть и с трудом, все же смог остановиться, и прижался лбом к макушке Аманды, которая обнимала его обеими руками.

– Тебе пора…, – прерывисто дыша, проговорил он, – я провожу тебя.

– Погоди, Энрике…, – ладонь Аманды прижалась к его груди, – может, я лезу не в свое дело…. Тебе Робин что‑нибудь говорил?

– Робин? – Энрике нахмурился, – нет, а что он должен был мне сказать?

– Сегодня к Эмме приходили евреи, из квартала, где жила Этель. Они просили Робина отвести их к тебе….

– Даже не продолжай, – Энрике покачал головой, – в такие дни ко мне могут придти лишь с одной просьбой. Так евреи сами придти не решились, и Эмма послала тебя?

– Она не посылала, – ответила Аманда, – но… мне и самой жаль эту еврейку…

Сказав это, она умоляюще посмотрела на Энрике и тот провел рукой по волосам, взгляд его стал пугающе ледяным. Аманда восприняла это по – своему, и снова провела ладошкой по его груди.

– Я не буду ни о чем просить, – проговорила она тихо, и Энрике осторожно коснулся ладонью щеки девушки.

– Ты ведь понимаешь, что если теперь я не сделаю того, о чем ты хотела просить, то буду чувствовать себя последней сволочью?

– Спасибо тебе, – Аманда прижалась головой к его плечу, – обещаю, больше я ни с кем не буду это обсуждать!

…Ночь прошла быстрее, чем того ожидала Этель. Она неотрывно смотрела в окошко, и ее глаза с ужасом наблюдали, как небо постепенно сереет, принимая розоватый оттенок. Звезды постепенно бледнели, и вот уже по стене побежали солнечные зайчики – рассвет наступил. Этель в ужасе бросала взгляды то на священника, то на дверь, ожидая, что она вот – вот откроется.

– Святой отец, почему мне так страшно? – прошептала она, – прошу вас, не отдавайте меня палачу…

– Я не вправе мешать исполнению наказания, дочь моя, – проговорил отец Джозеф, – могу лишь молить Господа о том, чтобы он дал тебе сил очистить свою душу.

– Моя дуща чиста, святой отец…, – Этель всхлипнула, ее побелевшие губы дрожали, а в глазах застыл страх, – я ни в чем не виновата, мой отвар не мог убить ребенка…

Она на договорила – за дверью послышались тяжелые шаги, а потом в замке повернулся ключ. Почти одновременно с этим в тишину утра грубо ворвался заунывный колокольный перезвон. Этель затряслась еще сильнее, и бросилась к священнику, обхватив его обеими руками. Отец Джозеф обнял ее за плечо, и провел ладонью по волосам.

Дверь со скрипом отворилась. В камеру вошла монахиня, с подносом в руках, а за ней трое мужчин. Двоих Этель узнала – это были начальник стражи и Робин Нестлинг, жених ее подружки Эммы. Лорд Джейсон, вслед за монахиней, подошел к Этель, а Робин, одетый сейчас в одежду мрачного черного цвета, и его спутник, в такой же одежде, остановились у двери.

– Этель Эрнандес, сегодня будет приведен в исполнение приговор, назначенный для тебя судьей Бристоля, сэром Алистером Гриром, – негромко сказал лорд Ульрих, в то время как Этель тряслась от ужаса. – В обычаях города, законы которого ты грубо нарушила, связавшись с нечистой силой, приговоренному полагается последняя трапеза, которую принесла для тебя монахиня.

– Милорд, я ни с кем не путалась…, – по лицу девушки покатились слезы, когда она в ужасе смотрела на троих мужчин, – прошу вас…

Но Этель никто и не думал слушать. Волнение читалось лишь на лице Робина, хоть тот и старался выглядеть невозмутимым – это был первый день, когда он поднимется на эшафот, заменив Криса Веласкеса, тот старался сейчас не оставлять надолго свою семью.

Монахиня, мягко ступая, подошла к Этель, и поставила перед ней поднос. Когда она сняла прикрывавший его платок, Этель увидела пшеничный пирожок, политый медом, и кувшинчик молока. Но, хотя девушка и страдала от голода в тюрьме, но сейчас вид еды не вызывал у нее даже всплеска эмоций, и она только тряслась от страха. Священник подошел к ней, и положил на голову ладонь.

– Поешь, – тихо проговорил он, – тебе нужно подкрепить силы…