Призраки Иеронима Босха

 

Сарториус ван Эрпе оторвался от затрепанного молитвенника, в котором силился разобрать полустертые буквы, накарябанные кем‑то на полях очень давно, и посмотрел на своего патрона слезящимися глазами.

Вид Сарториуса – изможденного, с набрякшими веками – огорчил Кассемброта. Сам‑то он отличался обилием жизненных сил и обладал немалой крепостью духа. Кассемброт подумал о том, что мало уделяет внимания своему младшему секретарю, а если уж говорить начистоту – почти не замечает его, бездумно сбрасывая на него самые скучные дела. А ведь они товарищи по путешествию, и, быть может, в какой‑то момент Кассемброт даже будет зависеть от его преданности и решимости.

Так что же за человек неотлучно находится рядом с ним? Какие думы бродят в его обритой голове с наморщенной кожей лба? Об этом стоило бы хорошенько поразмыслить. Мысль о том, что поблизости день и ночь находится некая неизведанная вселенная, внезапно испугала Кассемброта, поскольку до сих пор он совершенно искренне полагал, что единственная достойная внимания вселенная (помимо его собственной) – это герцог Эгмонт.

– Вы слишком погружены в свои благочестивые штудии, – добавил Кассемброт. – Это может повредить здоровью, а оно у вас и без того довольно слабое. Нельзя пренебрегать своим телом, отдаваясь лишь умственным занятиям.

– Благодарю вашу милость за заботу, – отозвался Сарториус хрипло. Он нарушил молчание впервые за два дня, и потому голос плохо слушался его.

– Выпейте горячего вина, – предложил Кассельброт и оглянулся в поисках служанки.

Надо сказать, что этот разговор происходил на постоялом дворе недалеко от Антверпена. Служанка по непонятной причине отсутствовала, поэтому и горячее вино появиться никак не смогло, так что забота Кассемброта о своем помощнике ограничилась добрым пожеланием.

Сарториус подслеповато моргал с растерянным видом, поскольку вопрос о самочувствии вырвал его из привычного потока мыслей и выбросил, как говорится, на непонятную сушу. Будь Сарториус рыбой, он, конечно, не сумел бы обжиться на этой суше и задохнулся бы от обилия свежего воздуха, но он, по счастью, представлял собой человека, поэтому спустя короткое время пришел в себя.

– Цель моего существования – помимо службы его светлости герцогу, разумеется, – поиск истинного языка, которым разговаривали люди в раю, – пустился Сарториус в объяснения.

Кассемброт допил свое вино и с силой поставил бокал на стол, словно припечатал нечто невидимое владычной печатью.

– Вы полагаете, – заговорил после паузы Кассемброт, – что в раю люди будут разговаривать на особом языке? Я всегда считал, что они там будут изъясняться на латыни.

– Собственно, целью моих поисков является язык не будущего, а изначального рая, то есть погибшего, – оживился Сарториус, который ступил на знакомую почву. – Что касается рая грядущего, то невозможно предсказать, каким языком станут изъясняться там люди и только ли люди там окажутся.

– А кто еще может там оказаться? – удивился Кассемброт.

– Возможно, добродетельные животные, чьи души соединились с душами их владельцев, например кони, – сказал Сарториус, глядя куда‑то в полутемный угол комнаты. – А также кентавры, что приняли крещение от Антония Великого в египетской пустыне, и некоторые из псоглавцев. Также раскаявшиеся жонглеры и утонувшие девственницы, если только они не были ведьмами. Язык же кентавров, несомненно, был древнегреческим, однако Антоний Великий понимал их.

– Возможно, кентавры объяснялись с ним жестами, – предположил Кассемброт, которого сильно заинтересовала эта тема.

– Возможно, – сказал Сарториус и скользнул взглядом по молитвеннику. Ему хотелось вернуться к чтению, но, с другой стороны, у Кассемброта возникло желание побеседовать, а пренебрегать желаниям покровителя Сарториус не решался.

Поэтому он закрыл молитвенник и отложил его в сторону.