Проклятый дар
Хорошо хоть, парнем он был честным, всегда вступался за друга перед преподавателями, а потому наказывали их непременно двоих. Двоим‑то веселее картошку чистить.
– Жду тебя в раздевалке, – бросил ему Ник, на ходу вытираясь прихваченным заранее полотенцем.
Ральф кивнул скорее себе, чем соседу, развернулся к зеркальной стене (какой идиот это придумал, ладно у раковин, тут‑то зачем?) и прикрыл веки.
Обращение к дару выматывало его, прохладный душ был как нельзя кстати.
Он выключил воду, постоял, чувствуя, как бегут куда‑то вниз студеные капли, а потом взглянул своему двойнику в глаза.
Высокий, плечистый и светловолосый. Прямой нос, высокий лоб, мамина улыбка, отцовские ямочки на щеках, только вместо синих глаз – клубящаяся тьма.
– Здравствуй, Рэн, – шепнул отражению Ральф. – Мы ведь не виделись с утра.
Печальная улыбка – ответ.
Надо идти, они и так задержались в спортивном зале. Не опоздать бы на обед, потом музыка. И зачем им музыка? Ему повезло, он бренчал на рояле, а были и те, кто в отсутствие навыков игры на музыкальных инструментах вынужден был петь.
Офицеры – хористы, твою налево! Презрительности на его физиономии мог бы сейчас и Ник позавидовать, вот уж кто одним движением брови ставил на место весь курс.
Впрочем, дело было не в мимике. Никто не хотел дразнить одаренного, Фостер умел не только лечить. Жизнь и смерть – две стороны одной медали. Целитель не просто знает, как убить, он, как никто другой, способен сделать эту смерть мучительной и очень долгой. Ник знал о боли все и не боялся демонстрировать свои знания.
Юный Фостер применил силу всего лишь раз. Впечатлились все, даже Ральф. Больше никто не называл Ника малолеткой. А ведь справедливо звали! В академию принимали с восемнадцати лет, Фостеру не было и шестнадцати. Но и здесь после диких криков курсанта, посмевшего задеть целителя, вопросов больше не возникало. Живое оружие, разумеется, необходимо растить, обучить и держать под присмотром.
Ральф криво усмехнулся. Его самого зачислили в академию с точно такой же целью.
Он подхватил ослепительно белое полотенце с хромированного настенного крючка. Лучшее, без лишней скромности, военное учебное заведение империи было лучшим не только по качеству образования, но и в плане бытовом. И финансирование у них было лучшим, проверка, надо полагать, именно за этим и пришла. Убедиться, что все расходуется именно так, как заявлено в отчетности.
Музыка… музыка. Нельзя сказать, что предмет так уж сильно раздражал. Его вела очаровательная старушенция, и старушенцию эту хотелось порадовать перед Рождеством. Что она там просила, номер на концерт?
И чего он придирается к учебной программе? Лучшей, между прочим, программе. Может быть, музыка введена преподавателями неспроста? Пойдет такая колонна в наступление, инструментики с собой возьмет. Ральф заиграет патриотическую мелодию, Ник… А что Ник? Этот на всем играет, но рояль занят, значит, пусть на скрипочке запиликает. Кто на чем, в общем, а большая часть петь станет – враги разбегутся! Это же оружие массового поражения, особенно он со своим роялем. Без вариантов.
Точно! Ник на скрипке, он на рояле, госпожа Виола будет счастлива! Осталось только обрадовать Фостера, чем он прямо сейчас и займется.
Ральф шагнул в раздевалку, небрежно набрасывая на голову полотенце. На ощупь вытер волосы, ну как вытер? Промокнул, сами высохнут, и поспешил озвучить свою идею, пока не забыл.
– Фостер, чертов гений! – выкрикнул он, выныривая из‑под полотенца. – А я придумал то, до чего даже ты не додумался!
– Что вы говорите? – иронично произнес незнакомый голос в ответ.
От неожиданности Ральф застыл, глупо хлопнув глазами. На него в упор смотрел какой‑то блондин, и лицо его почему‑то казалось ему знакомым.
– Простите его, ваше высочество, он у нас немного дикий, – извинился перед блондином один из преподавателей, а потом возвел к потолку глаза. – Бонк, вы бы хоть прикрылись!
А, так вот откуда ему знаком этот человек. Это его высочество Юрий! Ничего себе комиссия собралась перед Рождеством, с чего бы, кстати?
Тихо засмеялся рядом Ник.
– Ничего страшного, – заверил преподавателя Юрий. – Это даже забавно, – чуть улыбнулся он и нарочито медленно осмотрел Ральфа с ног до головы.
Неприятное и будто липкое ощущение. Ральф удивился странному желанию немедленно спрятаться от этого взгляда, еще чего не хватало! Не собирается он мяться как девица на выданье, поджал губы, выпрямил спину и выгнул бровь, копируя дурацкую манеру Фостера. Встретился с Юрием глазами.
«Надо же, синие», – удивился он перед тем, как голову его пронзила дикая боль, и мир качнулся, унося с собой частицу его сознания.
В стылой спальне царит полумрак. Высокие окна закрыты тяжелыми бархатными шторами, в хрустальных люстрах нет ни одной лампы. И лишь тусклый огонек догорающей свечи отбрасывает причудливые, будто живые тени на красный шелк стен.
Когда‑то он ненавидел электрический свет.
Черно‑белое поле шахмат, с идеальной точностью вырезанные из камня фигуры. Партия, брошенная с самой весны.
Длинные смуглые пальцы оглаживают изогнутую корону ферзя. Жаль, что они так и не доиграли.
Что это? При чем тут шахматы, он терпеть не мог этой занудной игры! Ральф мотнул головой, механическими движениями обернул полотенце вокруг бедер.
– Фостер? – сквозь боль услышал он злой смех Юрия.
А с головой‑то что? Мозги он, что ли, простудил? Надо Нику сказать, чтобы подлатал.
– А позвольте полюбопытствовать, юный господин Николас: почему вы в академии под фамилией вашей матери, глубокоуважаемой госпожи Дианы? Вы стесняетесь отцовского имени? Не может же быть, чтобы это маршал стеснялся собственного сына!
Маршал? Ослышался, наверное? Голова раскалывалась. Черт, как же не вовремя!
– Отчего же, – равнодушно ответил Юрию Ник. – В этой жизни, ваше высочество, все может быть. Некоторых сыновей стоит стесняться.
«Не ослышался», – понял Ральф. Неприятно, очень неприятно чувствовать себя идиотом. Сощурился, посмотрел на Николаса Холда, замечая то, что все это время отказывался замечать.
