Проклятый трон
Минута. Две. Может быть, три?
– Элизабет… – Он закрыл глаза.
Черт!
Дыхание выровнялось, и замедлялся бешеный пульс. Даже в голове посветлело, и вернулась способность думать.
Ральф тихо рассмеялся, снял лейку душа и смыл остатки фантазий. Хорошо, что она не узнает.
Да‑а‑а, Бонк… совсем ты сдурел.
Он промокнул волосы сухим полотенцем, обернул ткань вокруг бедер, памятуя прошлый конфуз с его высочеством, и вышел из ванной в спальню.
С кресла вещи пропали, а на постели лежала аккуратно сложенная спортивная футболка и мягкие домашние брюки.
Он оделся, что‑то царапало бедро. Бирки. Ну да, богачи. То, что для Ральфа было бы частью гардероба и серьезной тратой, в доме Холда держали для гостей, как полотенца или одноразовые тапочки. Вот, кстати, и они. Горничная даже обувь забрала.
Ральф лег на спину, подложив руки под голову, и задумчиво уставился в потолок. Мысли лениво крутились в голове, тяжелые, медленные, как лопасти едва движущегося потолочного вентилятора.
Все, что было во дворце, теперь казалось кошмарным сном. Забавная вещь человеческая психика, затирает то, что способно ее пошатнуть, или подбрасывает видения, которых не было и не может быть.
Почему там, в темном дворе, целуя Лиз, он вдруг услышал Юрия? Как‑то это не слишком весело – всякий раз опасаться, что его извращенное высочество влезет в твою голову в самый неподходящий момент.
Что было тому виной? Смерть Александра? Кровавый туман? Или сама Лиз? Не слишком ли много совпадений, не слишком ли много родственников покойного императора вокруг?
Глаза устали от света. Бонк легко его приглушил и прикрыл веки, позволяя темноте войти в спальню. Она ластилась к нему будто нашкодившая кошка, она боялась его гнева, она подчинялась. Ральф зло улыбнулся – обманывала.
Нет, в Эдинбург он не вернется. Разве что… там больная мама и давно уставший бороться отец. Алиана ждала родителей летом, Ральф не стал расстраивать сестру. У него не было никаких иллюзий относительно их приезда, особенно теперь. Нет лекарства от этой болезни, потому что болезни‑то, похоже, никакой нет.
Если все, что ему так любезно показали там, в покоях Александра, правда…
Человеческое тело слишком слабый сосуд. Оно не способно выдержать силу демона.
Воины бога. Стражи леса и спящего в нем мертвого демона.
Только вот он, Ральф, живее всех живых. Просто не будет нигде.
Ральф поднялся с кровати. После смерти выспится. Хотя, сказать по правде, умирать он не хотел. Бонк посмотрел в зеркало. Скривился. С Эдинбурга достаточно Рэна! А он поживет. Как нормальный человек поживет. В люстре мигнули лампы, и он хмыкнул.
Нормальный – это не про него.
Он подошел к окну. На тихой улице никого не было. Но вернуться в кровать желания не возникло, а умением терпеливо ждать младший Бонк не отличался никогда. И Ральф, уверенно открыв дверь, вышел в коридор. Где тут у них кухня? Он бы не отказался от чашки горячего кофе. Так точно веселее ждать.
Нашел. Чего там искать? Не дворец же. Наверху жилые комнаты, внизу гостиная, кабинет (он заглянул в приоткрытую дверь и в этом убедился) и, наконец, кухня. И Кристос, ничуть не удивившийся его явлению.
– Чай? Кофе? Или, может быть, легкий ужин, господин Бонк?
– Кофе, – кивнул Ральф, задумался на пару секунд, а потом отмер и, широко улыбнувшись, добавил: – И ужин.
– Присаживайтесь, – рассмеялся мужчина.
Горький кофе и собранный Кристосом бутерброд подняли ему настроение. К концу трапезы Ральф уже с иронией рассказывал дворецкому о знакомстве с Николасом. Только нервное ожидание все затягивалось. Время давно перевалило за полночь, а Фостера и Ани все не было.
Ник, конечно, одаренный. Но не господь бог. Сравнение показалось Ральфу особенно дурацким в свете открывшихся обстоятельств и почему‑то вызвало головную боль. Если Алиана не удержит силу, она убьет Фостера.
Когда в дверь наконец позвонили, он уже весь извелся и побежал встречать друга вперед Кристоса. Открыл дверь и сразу же отошел в сторону. Ник не приехал. Приехал маршал.
– Доброй ночи.
– Доброй. – Ральф сглотнул, потер шею. Сердце снова стучало, и невидимыми руками душил липкий страх.
Почему Холд один? Где Ани, где, черт возьми, Николас? Только бы друг был живой…
– Папа? Где Никки и Алиана? – с тревогой спросила Лиз.
Ральф обернулся на голос. Юная госпожа Холд стояла на верхней ступени лестницы, руки ее нервно теребили завязанный бантом пояс длинного шелкового халата.
– Мне нужно позвонить. – Холд поправил ворот и, не глядя на дочь, направился в свой кабинет.
Лиззи обняла себя руками, и Ральф сам не понял, как оказался уже на середине лестницы. Он растерянно оглянулся по сторонам, недоуменно посмотрел на босые ноги. А тапки‑то он где потерял?
Господин маршал вернулся в коридор.
– Ждите, – бросил он им и стремительно вышел на улицу.
Лиз спустилась вниз, остановившись на одну ступень выше Ральфа. Он видел ее так близко, что даже светлый пушок на лице смог рассмотреть. Губы ее были искусаны, и он нахмурился. Что‑то болит? И Фостера нет как на грех!
Элизабет туже затянула пояс, улыбнулась и спросила:
– Хорошо помылся?
Глава 2
Погасли уличные фонари, но темнота в моей спальне была всего лишь отсутствием света. Никаких шепотков, никаких фантазий, никакой боли. Разве могла она тягаться с бесконечностью в темных глазах Николаса? Никогда, если он рядом.
Не поцелуй – всего лишь дыхание, одно на двоих. Вдох, протяжный выдох. Медленный и сладостный ритм. Слова не нужны. Времени нет. И мягким светом в кромешной тьме сияет мое персональное божество – мой Николас.
Темнота теперь мой союзник. Она укрыла нас от мира, она вырезала нас из него. Есть только крошечная спальня в мансарде со скошенным потолком и мы: бескрайний космос и я, сгорающая от нежности частица пыли.
Медленно. Слишком медленно! Слишком жарко!
– Никки… Никки, пожалуйста. Пожалуйста, Никки! – Я вцепилась в его плечи.
Он прикусил меня за губу и тихо рассмеялся.
– Как ты захочешь, Ани.
Вселенная произошла из взрыва. В темных глазах напротив я видела этот взрыв. Теперь я знала, что горело в огне, давая жизнь миллиардам новых миров. То были мы. Я и мой Николас.
