Пучок полыни

Под мощным телом медведя скрылась фигура Ладомира. Вдруг медведь шевельнулся. Марыся от страха вжалась в ствол дерева, кора больно впивалась в спину, но она не чувствовала ничего, кроме леденящего ужаса. Запах крови, земли и дикого зверя наполнил воздух, душил, лишал сил. Девушка зажмурилась и ждала, когда разъярённый медведь набросится и на неё. Она уже приготовилась принять смерть, как почувствовала, что чья‑ то рука прикоснулась к ней. Открыв глаза, Марыся увидела перед собой израненного Ладомира.

По лицу мужчины стекали струйки алой крови, сквозь порванную рубаху виднелись следы когтей животного.

Марыся соскочила на ноги и кинулась обнимать Ладомира. Застонав от прикосновения девушки, Ладомир отодвинул ее от себя. Марыся поняла, что без злого умысла причинила боль. Рваные края его рубахи багровели. Под тонкой тканью угадывались неровные рубцы – недавние и старые, переплетенные в причудливый узор.

– Прости, прости, – прошептала Марыся, – я не догадалась, что причиняю боль. Присядь, я осмотрю раны.

Ладомир повиновался и с болью, прожигающей все тело, опустился и сел на траву.

Земля показалась мягче обычного, словно впитала его усталость. В ушах звенело, и мир вокруг качался, как лодка в шторм.

Марыся осторожно, стараясь, лишний раз не причинить страдание Ладомиру, осмотрела голову, но кроме слипшихся волос она ничего не обнаружила. Ее пальцы, тонкие и прохладные, ощущали лишь липкость запекшейся крови.

Марыся осторожно, стараясь лишний раз не причинить страдание Ладомиру, осмотрела голову, но, кроме слипшихся волос, она ничего не обнаружила.

– Дай бурдюк, – велела девушка мужчине.

Ладомир повиновался. Отстегнул кожаный мешок от пояса и подал девушке. Марыся решительно оторвала кусок ткани от своего подола, намочила его и принялась вытирать запекшуюся кровь на лице Ладомира. Осторожно девушка приложила влажную тряпку к волосам. Ладомир молчал, потупив взор, лишь изредка поглядывал на Марысю.

Опустившись на колени, и присев рядом с Ладомиром, Марыся принялась прикладывать влажный кусок материи к ранам на теле.

Ладомир, когда Марыся оказалась напротив него, смотрел на девушку, не сводя с неё глаз. Марыся старалась не смотреть в бирюзовые очи мужчины. В этот самый момент что‑ то произошло в душе и сердце девушки. Она не знала что, но то, что ощутила, горячей струей полилось по жилам, бросая в жар. Не сумев удержаться, она взглянула и сразу же утонула в голубых, как море, глазах Ладомира. Время словно остановилось. В этот миг Марыся увидела в глазах Ладомира отражение своей души – чистой, наивной, но исполненной скрытой силы. И увидела там еще кое‑что – тоску. Невыносимую, вековую тоску. Марыся поняла: она не просто смотрит в глаза Ладомиру, она смотрит в бездну, в самую суть мироздания. И она готова была упасть туда, без остатка, без сожалений. Судьба? Проклятие? Любовь? Она не знала. Но знала, что обратного пути больше нет. Сердце девушки, словно птичка в клетке, билось и стучало так, что было готово выпрыгнуть из тела. Словно невидимая нить соединила два взгляда, которые не могли оторваться друг от друга.

Ладомир чувствовал то же самое, что ощущала Марыся. Русин с нежностью и страстью, любовался девушкой, не тайком, а прямо, но уже через минуту, поняв, что позволяет себе лишнее, отвёл взгляд в сторону.

– Больно? – С дрожью в голосе произнесла Марыся.

– Почти нет, – отозвался Ладомир.

Прикладывая кусочек материи к груди, Марыся увидела странный мешочек, который свисал с шеи Ладомира.

– Что это? – И Марыся взяла его, но тут же пожалела о своём поступке.

– Не тронь, – Ладомир отбросил руку Марыси.

– Извини, – обиделась девушка.

Ладомир увидел огорченное лицо Марыси, и сердце сжалось железными клещами.

– Это память о родине и о моей матушке, – нотки горечи были слышны в словах Ладомира.

– А, что стало с твоей матушкой? – Не удержавшись от любопытства, спросила Марыся.

– Она в плену, – коротко ответил Ладомир и, держась, будто за опору, за ствол осины, поднялся на ноги.

Марыся последовала за ним и тоже поднялась с колен.

– Твой плен – это ее свобода, – вдруг тихо и печально промолвил Ладомир.

Марыся смотрела на него с непонимающим взглядом.

– Что? – Прошептала Марыся.

– Она в плену у князя Сигизмунда Яровского, – облокотившись об осину, говорил Ладомир, – и что бы освободить матушку, я должен привести тебя к нему. Вот поэтому я выполняю эту грязную работу.

Марыся стояла, поражённая тем, что услышала. Теперь она поняла, почему могучий русин пленил ее и везёт к пану Сигизмунду.

Ладомир снял с шеи маленький мешочек, развязал его и достал печатный перстень. Старинный серебряный перстень, с выгравированной на камне фигурой зверя. Перстень он хранил, как зеницу ока, пряча его под рубахой, чувствуя его прохладу на груди даже в самый зной.

– Вот, – протянул его Марыси.

Марыся, взяв перстень, начала рассматривать его.

– Это княжеский перстень, – произнесла Марыся, – на щитке изображён герб.

– Да, – ответил Ладомир и взял кольцо у девушки, – на гербе изображён волк. Это символ моего рода.

– Ты князь?

– Да, – убирая в мешочек перстень, промолвил Ладомир и усмехнулся, – я князь, только без княжества.

– Разве такое может быть, – ничего не понимая, говорила Марыся.

– Может пани, – ответил Ладомир.

– Но как? – Не унималась Марыся.

– Разве панне интересно слушать чужую трагедию? –Прищурив один глаз, сказал Ладомир.

– Не хочешь, не рассказывай, – обиженно молвила Марыся, и через секунду добавила, но уже ласковым тоном, – я просто хотела знать.

Ладомир внимательно смотрел на девушку, которая опустила бархатные длинные ресницы и начал рассказывать свою историю.

– Я из княжеского рода. Мои родители владели княжеством, но родной брат моего отца обманом захватил землю. Убил отца.

– А ты и матушка? – Перебила Ладомира Марыся.

– Мою мать он продал как рабыню князю Сигизмунду, а я…, – Ладомир сделал паузу, но через секунду продолжил: – а меня спасла нянька. Перед тем, как враг ворвался в княжеский терем, матушка передала меня няньке Ульяне. Прощаясь, она повесила мне на шею перстень с нашим гербом, чтобы я не забывал, кем являюсь. Нянька вывела меня из терема через потайной ход и увезла в глухую деревню.

– А сколько тебе было лет, когда все это случилось?