Пятнадцать поцелуев

Оказалось, что в детстве у Саши была счастливая семья. Жили они в Ростове, потом переехали в столицу, и здесь Саша пошёл во второй класс. Освоился быстро, нашёл друзей. Жили скромно, но планы были громадные. У папы отец жил в Москве – Сашин дедушка. Бабушка умерла лет десять назад. А отец Сашин был военным, поэтому в детстве им часто приходилось переезжать. Но Саша был поздним ребёнком, родителям было уже прилично за тридцать, когда он появился. Поэтому в его памяти остались только Ростов – там они жили три года и Москва – в неё он влюбился сразу же.

Потом отец погиб. Саша не сказал почему, а я не нашла в себе храбрости, чтобы спросить. Мать начала пить. Он, чтобы прокормиться (учился тогда в седьмом классе), сдавал бутылки. Однажды мать даже забыла про его день рождения – он тогда очень плакал. Иногда у неё наступали моменты просветления, и тогда она каялась. Но хватало её ненадолго. Пришёл раз домой, а мужики выносят его кровать – мать продала. За две бутылки. С тех пор он спал на полу на матрасе. А однажды эту картину застал его дед, который пришёл наведаться к внуку с невесткой, зная об их «нестабильной» ситуации. И сказал Саше одно только слово: «Собирайся». Но мальчик проявил твёрдость духа:

– Тогда мать совсем пропадёт. Я хоть от неё алкашей других прогоняю.

Порой было страшно. Пьяные мужики ломились в квартиру, соседи звонили в полицию, а он – пятнадцатилетний мальчишка – грудью стоял: «Не пущу!» Мать могла сутками спать, потом выходила на пару дней на работу – мела дворы. Потом опять уходила в запой. Её жалели, не увольняли. А она давно уже не любила ни жизнь, ни сына. Только водку.

Однажды Саша буквально чудом сумел её стащить с окна – собралась уже прыгать. Вряд ли разбилась бы насмерть – третий этаж, но повредилась бы сильно, и что тогда? С пятнадцати лет ухаживал бы за матерью‑инвалидом?

Всё изменилось в одночасье. Саша учился в одиннадцатом классе, готовился к поступлению в вуз, уже знал, что за направление выберет – информационные технологии. С матерью не советовался – ей всё равно. А вот деда спросил – тот одобрил.

Мать пришла, когда он делал уроки. Стукнула дверь – прислушался. Если сейчас всё вокруг начнёт грюкать – значит, пьяная.

Но было тихо.

Пару минут он подождал, потом вышел в коридор.

Мать сидела на пуфике, подняла на него мутные глаза и слабым голосом произнесла:

– Я у отца была…

«Совсем крыша съехала», – подумал Саша.

– На кладбище, – добавила мать. – Он мне снился сегодня. Представляешь, первый раз за все годы. И так ругал! – она схватилась за голову, опустила её, прижимая к коленям. Потом опять заговорила: – Сказал потом: «Пойдём со мной». И вижу, входим в какое‑то помещение. А кругом иконы, свечи, пахнет ещё так… Я поняла, что мы в церкви. И говорю: «Мне сюда нельзя». А он отвечает: «Сюда‑то тебе и надо». И проснулась. Пошла на кладбище, потом домой возвращаюсь – дай, думаю, в нашу церковь зайду, тут вот, на соседней улице. Захожу, а там внутри как во сне. Всё то же – иконы те, свечи… Эти… подсвечники, в общем, в тех же местах… Разве такое может быть, Сашка? Вот и я думала, что не может. Тут батюшка идёт, остановился рядом и говорит: «Вам, может быть, помощь нужна?» А у меня слёзы как покатились… Ну, я ему всё рассказала – про жизнь свою непутёвую. Потом говорю: «Ой, вы же, наверное, куда‑то шли… Извините, что я так…» А он отвечает: «Приходи, сестра, завтра на исповедь». И дал мне молитвы, которые прочитать нужно. Как думаешь, Сашка, есть у меня шанс новую жизнь начать?

В этот момент она смотрела на него так, как утопающий смотрит на шлюпку вдали – свой единственный шанс к спасению.

– Если ты этого захочешь – сможешь, – уверенно заявил парень.

– Я смогу, – повторила она. И сразу же, не разуваясь, вынула из тайников водку и вылила всю в раковину.

Он тогда сразу поверил, что она сможет. Но мать сорвалась. Несколько раз срывалась, но упрямо ползла к своей цели – начать новую жизнь. Трезвую.

Дед помог ей с лечением – определили в больницу. Саша неустанно следил, чтобы она не связалась со старой компанией и проверял тайники – всё было пусто. Три года шла эта борьба. Но мать не пьёт. Нашла работу. И Саша ей верит.

В институте и в школе над ним посмеивались: спортсмен, вот и не пьёт. А он не пил потому, что перед глазами всю свою жизнь видел пример – ужасный пример – мать‑алкоголичку. Та не просто пила – приглашала своих собутыльников, пару раз чуть не сожгли квартиру. Потеряла моральный и физический облик и всякую цель – зачем жить, если день начинается и заканчивается бутылкой, а если пить нечего – хочется умереть.

К счастью, этот этап они миновали. Хочется верить, что навсегда. Но отношения со сверстниками у Саши были весьма холодными. Общался он близко только с Алёной, которая на время стала его соседкой, и приятелем со школьных лет Максом.

– Каждый видит на свой лад, – хмыкнул парень. – Один меня переоценивает, но от этого я не стану лучше. Другой недооценивает, но от этого я не стану хуже. Часто мы имеем дело с кривым зеркалом общественного мнения: утверждаемся за его счёт или, наоборот, защищаемся от него. Но не становимся от этого счастливее. Всё внутри нас. Не стоит гоняться за отражениями. И… Я, правда, не очень хотел говорить об этом, но рано или поздно пришлось бы. Лучше сейчас. Если это тебя оттолкнёт – я пойму. Но я хочу быть с тобой честным. Потому что это моя жизнь, и это часть меня.

– Это мама тебе звонила, когда ты ушёл? – спросила я.

Он на секунду взглянул на меня и кивнул:

– Да.

Паззл сложился.

– Если бы я сказал, ты стала бы про неё расспрашивать, и мне пришлось бы ответить… В общем, я не хотел.

– Я понимаю… А отец? Можно спросить, что случилось?

Он тяжело вздохнул.

– Ничего криминального. Несчастный случай. Сбила машина. Смертельный исход. Нам сказали, он умер сразу.

– Соболезную, – сказала я виновато, понимая, что эти слова ничего не изменят. И даже вряд ли смягчат моё любопытство.

– Спасибо. Поначалу было очень тяжело. Но я помню о тех днях, когда мы были вместе, только хорошее. Правда, говорить об этом вслух до сих пор больно. Я с тех пор многое понял. Не сразу, конечно. Просто много анализировал, пытался вспомнить его последние слова, когда мы виделись утром. Никто ж не думал, что это в последний раз. И вот что понял: нам кажется, что сутки – это ничтожно мало, они ничего не смогут изменить в жизни. Ну что такое каких‑то двадцать четыре часа? Но, на самом деле, ни у кого нет гарантии, что он закончит день тем же, кем был с утра. У нас день тоже начинался как обычно. Как у всех счастливых семей, которые просто живут и живут, не замечая счастья, а принимая его как должное. Проснулись, умылись, позавтракали, обсудили планы на выходные – это был четверг, как сейчас помню, и мы собирались в субботу в зоопарк. Отец ушёл первым, потом я отправился в школу. А к вечеру прихожу – дома куча людей, все плачут, мама бьётся в истерике… За сутки вся жизнь перевернулась. Я с тех пор по‑другому смотрю на время. Да и на жизнь.