Пятнадцать поцелуев

– А у «сре…», пардон, Саши, есть порыв души, но нет средств. Вот она, жизненная несправедливость. Вер, ты не обижайся, но я всё‑таки спрошу: ты правда веришь, что у вас может что‑то выйти? Серьёзное, я имею в виду. Твои родители – они ведь как узнают, костьми лягут, чтобы ваши пути‑дорожки разошлись. Да и тебе может скоро наскучить. Ты не жила никогда такой жизнью – обычной, когда денег хватает только на скромный обед, проезд и коммуналку, а поездка за границу – это уже роскошь.

– Не поверишь, все мечтают жить моей жизнью, оказаться на моём месте, а я бы с удовольствием пожила так, как все. Без этих хором и личного водителя, без заграничных поездок. Но чтобы пришёл вечером, а тебя ждут. Ужин готовит мама, а не приходящая тётенька. И ты вместе с ней. И вы общаетесь на разные темы, и ты доверяешь ей личные тайны. А у меня что? Есть деньги, но нет семьи. Нет любви. Где это всё? Ты часто ходишь ко мне, но сколько раз пересекалась с моими родителями? Их постоянно нет. Отец на работе, у матери свои дела. Вот оно, счастье! Я не хочу, чтобы моя жизнь была такой же, когда каждый сам по себе. Чтобы мои дети чувствовали себя ненужными. Не хочу откупаться от них деньгами.

Я почувствовала, что к глазам подступают слёзы, и прервала свой монолог. Хватит жаловаться. Никто не поймёт. Даже Алёна. Для других моя жизнь – это сказка, а все претензии – это психи зажравшейся дурочки. С жиру бесится.

Алёна грустно смотрела в сторону, никак не комментируя мои слова.

– Прости, – сухо выдала я. – Чай будешь?

– Ты и правда его так любишь? – спросила она, игнорируя мой вопрос. И посмотрела как‑то… сочувствующе.

Откровенничать больше не хотелось, но всё‑таки я не сдержалась.

– Знаешь, всё так странно. Так внезапно. И… Мне кажется, я никогда не была так счастлива, как сейчас.

– А Глеб?

– Глеб… – горько хмыкнула я.

Глеб. Парень, которого так настойчиво сватают мне родители. И его родня вроде не против. Он подчиняется. Видно, что совсем не влюблён, но и не противится. Я поддерживаю «картинку», не проявляя излишнего интереса. Но все наши встречи ограничиваются лишь подобными сегодняшнему официальными мероприятиями, и ни у одного из нас нет даже мысли встретиться вне этого минного поля. У меня даже нет никаких его контактов, хотя такими «кругами» мы ходим уже два года.

Как же описать Глеба?

Да, симпатичный, высокий, светло‑русый. Но симпатичный каким‑то холодным «оттенком». Такие парни обычно играют в кино обаятельных мерзавцев – сначала в них все влюбляются, а потом он как отчебучит что‑нибудь. Мне такой тип не нравился совершенно. И Глеб мне не нравился в частности. Ну, как знакомый – пожалуйста. Но не как парень.

Он был единственным сыном. Фраза «он гений» звучала в этой семье на завтрак, обед и ужин. В детстве Глеб перепробовал всё – ходил в музыкальную школу, рисовал, посещал всевозможные спортивные секции, но в итоге забрасывал. Сейчас работает в команде своего отца, возглавляет какой‑то отдел в банке. И вряд ли его планы совпадают с теми надеждами, что питают мои родители. Жениться в двадцать четыре года он точно не будет. Ни на мне, ни на ком‑то другом. Я это чувствую. Поэтому, вероятно, и не ощущаю угрозы с его стороны. А родители… Ну, пусть помечтают.

– Понятно, – не дождавшись ответа, усмехнулась Алёна. – Так что, чай‑то будет?

Я засмеялась и, постаравшись отбросить грусть, увлекла подругу беседами об учёбе.

 

Как ни пытаешься оттянуть время, оно всё равно наступает. И этот вечер тоже настал. За нами приехал папин водитель, мы с мамой сели в машину, отец встретил нас у ресторана, что находится в полностью застеклённом здании на приличной высоте. Сквозь окна я видела сотни мерцающих огней, и если бы не гул со всех сторон, вполне могла бы почувствовать себя счастливой. Я люблю Москву. Особенно вечером.

Не всегда я к ней благосклонна. Порой серость будней, наглость провинциалов и некомфортный климат выводят из себя, но в целом – это мой город. По ритму, амбициям, драйву. Я люблю гулять, вставив наушники в уши – несколько часов подряд, не считая километры – отличный способ привести в порядок мысли. Не представляю, как люди живут в маленьких городках, где и пойти‑то некуда, и все тебя знают. В чём‑то этот город похож на мою семью – тут много возможностей, много людей вокруг, но каждый сам по себе и сам за себя.

Я поворачиваюсь лицом к публике. Люди уже поделились на группки, смеются, наполняют бокалы, наклоняются выгодным образом – так, чтобы все невзначай увидели и оценили их новую причёску, колье или сумочку. Я знаю этот мир. Но так к нему и не привыкла. Все эти люди очень оберегают свои интересы, своё пространство, поэтому им нет ни до кого дела. Каждый сам по себе. Никто никем по‑настоящему не интересуется, ни про кого не знает, разве что на уровне сплетен. Да и зачем? Здесь важен фасад, даже если само здание нуждается в капитальном ремонте. Главное, вовремя нацепить правильную маску, даже если душа кровоточит или залезла перед совестью в такие долги, что вовек не откупишься.

Я помню, как‑то раз была дома и попросила маму прийти – мне было так плохо, болел живот. Со мной была няня. Мне было лет шесть. Мама сначала со мной посюсюкала в телефонную трубку, мол, не могу, но ты поспи, я тебе потом новую игрушку принесу. Я хныкала и просила прийти поскорее – не надо игрушек. И тогда она крикнула мне грубым голосом:

– И что я приду? Что? Тебе полегчает?

Что мне было сказать? «Да, полегчает, просто побудь со мной рядом»? Ей не понять. Я расплакалась. Потом уснула. Сказку мне, как обычно, читала няня. Но в тот момент я, кажется, впервые почувствовала то, что потом ощущала всю жизнь: своё одиночество.

Рядом, конечно же, были люди – водители, няня, помощники по хозяйству – но это был персонал, которому платили за работу. Были учителя и одноклассники – но и это всего лишь приятели: встретились, обменялись парочкой новостей и разошлись.

По‑настоящему дружбу я ощутила тогда, когда поступила на журфак и познакомилась там с Алёной. Она стала первым и единственным пока человеком, который знал обо мне больше всех и искренне, кажется, интересовался моей жизнью.

Нехотя, я всё же присоединилась к родителям, и мы отправились к семье Лихачёвых. Глеб в стильном костюме, уже успел натянуть улыбку, глаза нацелены на меня, но, в отличие от губ, совсем не улыбаются.

Мы поздоровались и, постояв несколько минут в компании родителей, чьи разговоры нам совершенно неинтересны, всё‑таки уединились. Стоя у панорамного окна с бокалом шампанского, я чувствовала себя немного раскованнее. Глеб не любит меня и знает, что тоже мне неинтересен – это спасает ситуацию и облегчает взаимопонимание. Вот только родители этого не видят или считают, что «стерпится‑слюбится».

– Вы ведь недавно вернулись из отпуска. На Канарах, кажется, были? – первым начал разговор Глеб.

Я улыбнулась, но ограничилась коротким ответом:

– Да. Там прекрасно.

– А мы ездили в Италию. С погодой пару дней не везло, но потом всё наладилось, кто‑то включил солнце, и я даже сумел загореть, – он чуть приподнял рукав пиджака, демонстрируя смуглую кожу.

Я засмеялась.