Рассказы озера Леман

Сказала и тут же задумалась: а собственно, почему только спас? И освободил тоже. Но от чего? И тут же пришел ответ: от страха перед смертью. Да только ли? Много от чего освободил. Следующий вопрос был неизбежен. А от чего же грядет освобождение ей? И сама, испугавшись своего вопроса, уже ясно слышала единственно возможный ответ. От Володи. От своей любви к нему. Заботливая память тут же напомнила об отправленном утром послании, в котором так неожиданно возникло слово «воистину», пришедшее к ней из Воскресения, из Пасхи. Это же не случайно. Еще одно знамение, или, как она предпочитала говорить, знак.

В их встрече было столько странных совпадений, почти невероятных случайностей, что она с самого начала поверила: их встреча была предопределена свыше. Это судьба. А от судьбы, как известно, никуда не уйдешь. И именно поэтому ни к чему не приводили ее неоднократные попытки убежать от этой любви.

Каждый раз, когда она отправляла Володе очередное письмо, содержавшее последнее «прости» и «прощай», происходило что‑то, заставлявшее ее изменить решение. Первый раз, на следующий день после отправки такого письма, она встретила его за сто с лишним километров от Женевы, где они жили и работали, в оздоровительном центре с термальными источниками. До этого она приезжала туда лишь пару раз много лет назад. В другой раз, приняв решение о побеге и несколько дней не отвечая на его звонки, она неожиданно всерьез заболела. В итоге, то ли от жалости к себе, то ли от общего ослабления организма, приведшего и к ослаблению воли, ей так захотелось увидеть Володю, что она все‑таки ответила на его очередной звонок, и он, естественно, тут же примчался.

Услужливая почему‑то больше на гадости, чем на радости, память подсунула еще одно воспоминание, странно перекликавшееся с нынешним происшествием.

Когда она попыталась расстаться с Володей в последний раз, с ней произошла и вовсе удивительная история. Намеренно доведя отношения до ссоры, чтобы разрыв был неотвратим, она вдруг поняла: это происходит в Страстную Пятницу. А еще с детства бабушка внушила ей: ссориться в этот день – великий грех. Это был серьезный повод попросить прощение у Володи и все оставить как есть. А на следующий день, в Пасхальную субботу, Светлана отправилась в уютную старую русскую церковь, находившуюся в центре Женевы. Она надеялась замолить совершенный накануне грех. Закончился крестный ход. Зажглись долгожданные буквы ХВ. Вокруг на русском и на французском провозглашали «Христос Воскрес! Воистину Воскрес!» Вдруг у Светланы сильно закружилась голова, и она бухнулась прямо под ноги идущего с кадилом священника. Впервые в жизни упала в обморок. В церкви, в такой день! Светлана восприняла это как явный знак. Только чего? Знак необходимости освобождения или осуждение за попытку совершить ее? Ее простили за совершенный грех или осудили за возврат на круги своя?

И вот теперь опять… Ее утреннее слово «воистину», находка крестика да еще в воскресенье, странные слова Мэри об освобождении. «Все это может означать лишь одно: здесь, в горах, я обрету силы для того, чтобы совершить то, что уже давно собираюсь сделать», – решила Светлана.

Но в который раз она попыталась себя отговорить и уговорить. Ерунда какая‑то, случайная находка, нелепая оговорка подруги, а она тут как тут со своими выводами. И потом, почему именно так все это надо толковать? Можно же и иначе. Крест – это пересечение дорог. Она стоит на перепутье, выбирая дорогу, по которой дальше идти.

А вот толкование и более оптимистичное. Посланный крест – залог освобождения от всех препятствий, стоящих на пути ее любви. В сонниках написано, что крест снится к счастью. А тут не просто приснился – она его нашла. Наверное, это еще лучше.

Но чем сильнее Светлана пыталась себя убедить в необходимости именно такого толкования происшедшего, тем больше чувствовала, что она его не принимает. Всем своим существом. Просто физически не принимает, и все тут. Наверное, так она устроена по‑дурацки, не оптимистично. Прав, видно, Володя, упрекая ее в том, что все ее толкования негативны. Если есть в словах какая‑то неясность, она всегда ее истолкует не в свою пользу. А если речь идет о ситуации, то вывод об ее исходе сделает скорее пессимистический, чем оптимистический. «Какой я есть, такой я есть», – обреченно вздохнула Светлана, вспомнив одно из любимых выражений Володи. «Все, сегодня же напишу ему, что мы больше с ним не увидимся!»

То ли от так неожиданно принятого решения, то ли от пришедшего второго дыхания, идти стало гораздо легче. Какая‑то невидимая рука вдруг разжала пружину, уже давно и прочно поселившуюся в ней. Последнее время по ночам она так сжималась, что Светлана просыпалась от боли, которую долго не удавалось унять. А когда она, наконец, исчезала, то Светлана, напуганная этой непонятной и такой жестокой болью, долго не могла уснуть. И делала то, что каждый вечер давала себе слово не делать. Шла на балкон, выпивала виски и выкуривала пару сигарет, заведомо зная: утром она проснется с головной болью или по меньшей мере с противной тяжестью в затылке.

«Ну, вот и прекрасно, уже и чувствую себя лучше, значит, делаю все правильно, – с облегчением подумала она и, как будто подводя итог, заключила: – Лучше быть одной, но спокойной и здоровой, чем любимой, но несчастной и больной».

Через час, миновав ледник, форсировав разошедшуюся от недавних ливней горную речку, они наконец поднялись на небольшую гору, которую и наметили в качестве конечной цели своего сегодняшнего восхождения. На самой вершине горы стоял крест, на котором были выбиты ее название и высота. «Еще один крест», – уже без удивления подумала Светлана. Потом скинула рюкзак и принялась расшнуровывать ботинки, готовясь к отдыху… А затем к спуску и возвращению назад.

 

Алека и Алекс

 

В тот сентябрьский день он приехал на пляж Таннэ довольно поздно. Часов в шесть вечера. Начинало смеркаться. Обычно в это время там уже никого не было. Погода была еще довольно теплой, но купальный сезон давно закончился. Алекс подошел к лавочке, на которой любил иногда сидеть и смотреть на озеро. Лавочка стояла под огромной раскидистой ивой, ветви которой ниспадали к самой воде. Алекс увидел, что на ней кто‑то сидит, хотел повернуться и уйти. Но что‑то заставило его подойти поближе. Он уже потом понял что. Поза женщины. Удивительно красивая и в то же время очень естественная. Женщина полулежала на скамейке, опершись полусогнутой рукой о ее спинку. Как на оттоманке. Ее длинные черные волосы почти закрывали лицо. Эта изящная женская фигура под водопадом зеленых веток ивы была настолько живописна, что просилась на полотно художника‑романтика.

Алексу очень захотелось увидеть лицо незнакомки. Он почему‑то был уверен, что оно должно быть интересным. Когда, услышав его шаги, женщина обернулась, он понял, что не ошибся. Лицо было под стать позе и фигуре – ярким и запоминающимся. Как у мадонны с картины Мунка из музея в Женжене, где он проработал столько лет. Только, пожалуй, женщина на лавочке была моложе. И главное, выражение лица у мадонны было страдающее, а у незнакомки – искаженное страхом. А тут еще Барди – подбежал к лавочке и давай тереться о нее боком. Была у него такая манера. Алекс решил, что девушка испугалась собаки. Все‑таки Барди – пес здоровый. Не все же знают, что колли чаще всего совсем не злые, даже наоборот – ласковые.

– Не бойтесь, он совсем безобидный, старый. Расчесываю его редко, вот он и чешется обо что ни попадя, – неловко начал он извиняться.

Видя, что девушка вскочила и собирается уйти, Алекс попытался ее остановить.