Рассказы озера Леман

Алека вспомнила свою предотъездную эпопею. Собираясь в Париж, она решила восстановить утерянное свидетельство о рождении. Казалось бы, чего проще? Пойди в церковь, где тебя когда‑то крестили, найди книгу регистрации и получи справку. Но не тут‑то было. Книги албанцы сожгли. Подумали и решили – чего мелочиться: сожгли и церковь. А потом, чтобы уж совсем невозможно было доказать, что здесь издавна жили сербы, уничтожили на кладбище и все сербские могилы. Вот и получилось, что следов ее самой и ее родных в Джаковице не осталось. А была когда‑то известная семья. Ее дед был очень уважаемым человеком в городе. Его несколько лет мэром выбирали. Улица была названа его именем. Но название улицы давно изменили. Если кто будет лет этак через сто писать историю Джаковицы, то, пожалуй, напишет, что там испокон веков только албанцы и жили. Чужая она теперь на своей родине, не более желанная визитерша, чем здесь, в Швейцарии.

Что же ей остается? Надеяться на чудо? Но сегодня ей и так крупно повезло. Встретила этого старика. В Женеве никто ни на кого внимания не обращает. Все замкнутые, холодные. Как и сам город, а вернее снежные вершины, которые его окружают. А старик, по всему видно, добрый. И внешне ничего. К тому же кровь в нем есть славянская, родная. И живет один. Чего ей еще надо? Может, он приютит на время, а там видно будет. Алека вздохнула, а потом собралась с силами, встала с постели и пошла в соседнюю комнату.

Когда она вошла, ей показалось, что старик спит. Во всяком случае, он не пошевелился. Но лишь она приблизилась к кровати, он резко приподнялся.

– Вам что‑то надо?

Алека, ничего не отвечая, медленно стала раздеваться.

– Вы что? – голос звучал испуганно.

– Ну как же! Скажи еще, что ты меня к себе просто так притащил! – нарочито грубо ответила Алека.

– Не надо! Идите, пожалуйста, к себе. Я вас очень прошу. Ничего этого не надо.

Войдя в свою комнату, Алека с силой захлопнула за собой дверь. Ничего себе! Да он выгнал ее! И чего он о себе воображает. Нужен он ей, как же! Хотела ему же услужить, а ее выгнали как собаку. Собака… Он ведь сам похож на собаку. На свою. Когда она увидела их на берегу озера – большую худую лохматую колли и старика – ее сразу поразило, как они похожи. Старик тоже высокий, худой, костистый, с вытянутым, очень узким лицом, вдоль которого свисают седые вьющиеся волосы. Хотя не такой уж он и старик. Просто немного горбится и лицо какое‑то нерадостное. Это его и старит. А потом, он только кажется суровым. Когда там, на пляже, она заплакала и он приобнял ее, ей так хорошо стало, спокойно. Ладно, будь что будет, пусть он ее опять выгонит, но она здесь сидеть одна не может.

Когда Алека опять зашла к нему в комнату, Алекс сделал вид, что спит. Девушка тихо постояла около кровати. Сначала он услышал, как она раздевается. Потом почувствовал, как скрипнул матрас, а затем ощутил за своей спиной тепло чужого тела. Алекс напрягся, но девушка лишь придвинулась чуть‑чуть поближе и замерла. Так они и лежали довольно долго, напряженные и прислушивающиеся друг к другу. Но постепенно напряжение исчезло, стало легко и уютно. Потом Алекс, услышав ее ровное дыхание, понял, что Алека заснула. А он еще долго лежал, прислушиваясь к тишине, наполненной ее тихими вздохами, и ни о чем не думал. Под утро заснул и он.

С тех пор так и повелось. Утром они что‑то делали по дому, ездили вместе за продуктами. Днем много гуляли. Дом Алекса был одним из последних на улице, которая вела прямо на поля за Женженом. Они проходили мимо соседней виллы, на воротах которой ее владельцы почему‑то посадили большого, почти в натуральную величину, муравьеда, сделанного из металла. Этот муравьед очень нравился Алеке, она всегда подходила и гладила его по черному, отполированному до блеска панцирю. Потом они еще немного шли по улице и выходили к ферме. Там их всегда встречала огромная лохматая собака, больше похожая на снежного человека, каким его изображают в детских книгах.

На лугу перед фермой важно прогуливались три ламы. Они прекрасно чувствовали себя в компании лошадей, разведением которых занимался хозяин. Когда‑то он поехал по делам в Перу – надеялся отыскать там какую‑то особую породу лошадей. Лошадей он действительно купил там редчайшей породы – перуанских пасо. Но заодно прихватил и жену – коренастую черноволосую круглолицую женщину, удивительно молчаливую и работящую. Она прожила в Женжене уже много лет, но все еще очень скучала по родине. Наверное, поэтому муж и привез ей в подарок из Перу нескольких лам, которые стали местной достопримечательностью. Иногда Алекс и Алека заходили на ферму. Алекс выпивал рюмочку вина с хозяином, а Алека шла покормить лам, которые стали совсем ручными и брали еду прямо из рук.

Алекс по‑прежнему часто заходил в музей Женжена, где находилась знаменитая коллекция произведений ар‑нуво Нейманов. Он столько лет там проработал, что это старинное поместье стало его вторым домом. Алека также полюбила там бывать. Алекс с наслаждением рассказывал ей историю каждой вазы.

Он показал ей и картину Мунка «Мадонна». Когда‑то эта работа вызвала настоящий скандал. Критики писали, что Мунк показал женщину в момент пика чувственных наслаждений. И назвать это «Мадонной»! Да это же глумление над христианскими ценностями!

Алексу же всегда казалось: женщина изображена здесь не в миг наслаждения, а в момент прощания с жизнью. На многих картинах Мунка любовь и страдание, а порой и смерть, идут рука об руку. Сам Мунк, отбиваясь от негодовавшей публики, писал, что любовь – это божественное чувство, поэтому каждая влюбленная женщина – Мадонна. И не просто Мадонна, а Мадонна Страдающая. Почему? Любовь – это источник и новой жизни. А в момент зарождения жизни женщина олицетворяет святость мира и его страдания и страхи.

Теперь Алексу уже не казалось, что Алека похожа на женщину с картины Мунка. Она все чаще улыбалась, это преображало ее лицо, делало его еще более молодым, почти совсем детским. Да и радоваться она умела всему, как ребенок, – хорошей погоде, вкусным круассанам, новой розе в саду, вылезшей утром из бутона, упавшему с дерева красно‑оранжевому листу клена.

Наступавшая осень дарила им неповторимые по красочности пейзажи. Чаще всего они просто садились на скамеечку, стоявшую за полем с пожухлыми подсолнухами, которые уже не поворачивали почерневшие головки к солнцу. Оттуда открывался чудесный вид на городок, почти весь укрытый кронами огромных столетних развесистых лип. Весной их медовый запах наполнял весь город, а сейчас их кроны цвета расплавленного золота, сверкавшие под лучами все еще щедрого солнца, придавали пейзажу неповторимое очарование. А за липами виднелось озеро и цепочка гор за ним. В ясные дни была прекрасно видна и снежная громада Монблана.

Иногда они ездили проветриться в Женеву, но никогда долго там не задерживалась. Вечерами читали, смотрели телевизор.