Рассвет

Это в принципе все, что я или кто‑либо еще знал о Центре. Никто из моих знакомых там не был, двери для посторонних были наглухо закрыты, и если они открывались, то только для того, чтобы выпустить в мир новое творение или чтобы принять только что отобранные рабочие руки. Если бы меня напрямую спросили, хотел бы я попасть в Центр, то я бы ответил отрицательно, но в глубине души меня тешила мысль о том, что будет, если меня все‑таки отберут туда. Для матери, которая и так вдоволь настрадалась, выращивая меня в одиночку, я смог бы обеспечить счастливую жизнь, а себе бы заработал имя и, кто знает, может быть, даже сделал что‑нибудь стоящее. К тому же, для таких мыслей было вполне здравое основание: оценки у меня были отличные, общая успеваемость была практически идеальной, да и сам я мог себя зарекомендовать. В общем, у меня было достаточно шансов попасть в Центр. Но я все же жил в реальном мире, поэтому согласился бы и на что‑нибудь менее престижное.

Размышления обо всем этом пробудили во мне потаенные страхи, и я отмахнулся от всего этого. Тетради были отложены в сторону до лучших времен, и я принялся разглядывать книжную полку над столом. В доме, кроме учебников, которые я сдал, книг больше особо не было. Стоило такое удовольствие немалых денег, да и толку от этих книжек особо не было. Если было что‑то прям совсем необходимое для подготовки какого‑нибудь доклада по биологии, то можно было воспользоваться библиотекой. И все же, несмотря на это, пару книг у нас все же было.

Плотная книжка в кожаном переплете с золотистым корешком была мамина Библия. Эта книга, насколько мне было известно, рассказывала о Боге, который сотворил все. Мама множество раз предлагала мне ее прочитать, но, сколько бы я ни пытался, у меня ничего не получалось. Я просто не понимал, о чем она. К тому же идея существования некой личности, которая стояла во главе всего, мне совсем не нравилась. Если где‑то там есть Бог, почему мы сейчас существуем в таких отвратительных условиях? И все же, даже несмотря на этот весьма значимый вопрос, мама продолжала верить. По воскресеньям, в свой единственный выходной, она ходила в местную церквушку и молилась. Маме хотелось, чтобы и я проникся этой религией, но я честно высказал ей свою позицию, и она ее приняла и не стала больше заводить разговор об этом. Лишь иногда рассказывала о каких‑то чудесных вещах, которые происходили с ней, что лично я списывал на простое везение.

Вторая книга на полке в твердом переплете с выцветшим львом в огне на обложке принадлежала мне. Стертые позолоченные буквы когда‑то были названием. «Хроники Нарнии» Клайва Льюиса. Подарок Вианы на десятый день рождения. Это была первая и единственная вечеринка в нашем доме. Мама на радостях, что смогла организовать что‑то такое, пригласила весь мой класс. Я тоже тогда был безмерно счастлив. В нашей небольшой квартирке собралось двенадцать человек. Мы ютились как могли, но это совсем не портило праздник, наоборот, от такого количества детей в одном доме, собравшихся по случаю моего дня рождения, было как‑то по‑особенному тепло и радостно. В тот день Виана была одной из немногих, кто принес подарок. Она, немного смущенная, подошла ко мне после завершения праздника, грубо сунула книгу мне в руки и убежала. Я был так удивлен, что еще какое‑то время тупо простоял на месте с книгой в руках.

Я ее так и не смог прочитать, не было времени, а потом и вовсе потерял к ней интерес. Теперь я смотрел на нее и думал о том, насколько сильно с того момента поменялись и я, и Виана. Интересно, если бы я снова праздновал свой день рождения и пригласил бы ее, она бы пришла? Впрочем, этого все равно теперь никогда не случится. Завтра наши дорожки разойдутся по разным сторонам, и мы больше никогда друг о друге не услышим. Если только не будем работать в одном месте, чего лично мне не особо хотелось бы. Единственный, кого бы я смог вытерпеть рядом с собой из своих одноклассников, это Мартен.

Мысли о друге снова вогнали меня в тоску. Что мы будем делать, когда останемся одни? Я‑то как‑нибудь с этим справлюсь, а вот Мартен… Ему всегда было сложно влиться в коллектив, как и мне, но, в отличие от меня, его это беспокоило. Он очень легко терялся и был слаб физически, что лишь прибавляло ему неуверенности. Куда с таким набором его отправят?

Чтобы отвлечься, я взял книгу, подаренную мне Вианой, и открыл ее. Я попал на страницу с содержанием и прошелся по названиям всех историй этой книги. Ни одну из них я не осилил. Невольно вспомнилось, как Виана подошла ко мне через пару недель после моего дня рождения и спросила, понравилась ли мне книга. Мне было стыдно признаться, что я не смог осилить больше пяти страниц, поэтому соврал. Она так обрадовалась, что стала что‑то очень эмоционально и активно рассказывать. Я улавливал лишь обрывки мыслей, которые она хотела донести, но этого не хватало для того, чтобы понять ее. Тогда я просто ушел, не зная, как поступить. Кажется, именно тогда все пошло наперекосяк.

Я вздохнул и перевернул страницу. Вот я снова сталкивался с самым началом. Мне казалось, стоит мне напрячься, и я смогу пересказать первую страницу слово в слово. Экспериментировать с этим я не стал, просто начал читать.

Не знаю, сколько прошло времени, но, когда очнулся, понял, что, во‑первых, уснул на шестой странице, а во‑вторых, время как раз подошло к маминому приходу. Я потер глаза, положил книгу на место и поднялся со своего места. Видимо, мне все‑таки не суждено дойти дальше пятой страницы.

Входная дверь издала характерный звук. Мама пришла. Я вышел ей навстречу, спрятав все свои мысли, размышления и переживания глубоко‑глубоко внутри. Нужно будет с этим справиться потом как‑нибудь, когда снова останусь наедине с собой.

 

Глава 3

 

В детстве мне говорили, что у меня тяжелый взгляд. А дело было в оттенке глаз. Серые глаза придавали моему детскому лицу возраста и выделяли меня среди сверстников. Мне говорили подобное так часто, что я не смогу с чистой совестью сказать, что это никак не повлияло на меня. Откуда‑то образовалась холодная рассудительность, а вместе с ней и своя философия жизни. Когда другие дети жаждали познать этот мир, я, будто зная всю подноготную с рождения, просто наблюдал за происходящим, анализировал и делал выводы. Мир в один миг перестал быть чем‑то непонятным, наоборот, он начал казаться мне слишком простым.

И все же, несмотря на это, взрослым я себя не чувствовал даже тогда, когда мне предстояло стать им официально. Кто такие взрослые вообще? Большая часть населения, которая всеми силами пытается спасти свой род, по факту просто оттягивая время? Я не видел в этом смысла, но и ничего другого предложить не мог. Если мне нужно дальше существовать, остается лишь принять систему.

– Симон, ты готов? – услышал я голос матери с кухни и последний раз взглянул на себя в зеркало. В официальном костюме, который мы могли надеть только в особенные дни, я смотрелся нелепо. Во‑первых, потому что он был мне не по размеру. Денег у нас было, откровенно говоря, мало, как и у других жителей окраин, вещи часто приходилось донашивать за кем‑то, а потом, если повезет, можно было передать этот хлам дальше. Во‑вторых, я чувствовал жуткий дискомфорт, надевая что‑то подобное. Происходило такое редко, но всякий раз я чувствовал себя не в своей тарелке.

Напоследок я пригладил свои русые непослушные волосы небрежным действием и вышел из спальни. На пороге меня встретила мама. Она суетилась, носилась из угла в угол, всячески переживая и что‑то повторяя себе под нос.

– Милый, ты опоздаешь! – воскликнула она, наконец заметив меня.