Роман, в издательство

– Да, представь, – улыбнулся я. – Минимализм. Что нужно пи… геологу в его кочевой жизни? Пара белья и зубная щётка…

– Пффууу, чуть не спалился, – сказал в моей голове какой‑то остаточный голос из тех, что кричали «трус».

– Тааак, я что, схожу с ума с этой влюбленностью и здешними призраками? – спросил первого второй голос внутри меня.

– Молчать! – попытался заткнуть их обоих кто‑то третий.

– Да, щас! Кто ты такой, чтобы нами командовать! – возразил первый.

– Как дедушка? Приходил? – сказал я вслух, чтобы эти трое заткнулись.

– Да тут такое столпотворение народа было, пока ты где‑то пропадал… – ответил хозяин дома.

– То есть? – Голоса в голове исчезли, я полностью вернулся в действительность.

– Ночью нагрянул Афиноген, сказал, что ты открыл ему глаза на его творчество, и он теперь знает, что ему делать и что писать. Утром прибегала его жена, спрашивала, куда я дел ее мужа, Афиноген ушел из дома. Потом была Софья и несла какую‑то чушь. Потом заявилась полиция, потому что тесть Афиногена – какая‑то шишка в МВД или где‑то там еще, и они завели дело о его пропаже или похищении.

Не смог я удержаться и не спросить, с напускным безразличием, конечно же:

– А что за чушь несла Софья?

– Да даже не бери в голову! Какие‑то фантазии влюбленной дурочки. Крыша уже поехала, видимо, столько лет ходить вокруг меня…

– А тебе… – попытался спросить я.

– Мы еще вчера закрыли с тобой эту тему. Мы больше не говорим о моих отношениях с Софьей. А теперь про деда. Он объяснил мне, почему явился тебе. Сказал, что хочет заключить с тобой сделку. Он отдает тебе то, что тебе нужно, и то, зачем ты здесь. Не знаю уж, чтобы это могло быть. А ты за это делаешь из меня писателя. И если у тебя за восемь дней не получится сделать из меня писателя, то он вышвырнет тебя вон.

Роман смотрел на меня и наслаждался моментом. Он, конечно же, понимал, что не собирается становиться писателем. И если его не сподвиг на этот труд родной дед‑призрак, то уж куда там какому‑то геологу справиться с этим…

Остался вопрос: почему он вдруг смотрел на меня сверху вниз. Не в физическом смысле этого выражения, а с налетом какого‑то садистского превосходства. Он видел нас (заметьте: нас, я не говорю: меня) с Софьей? Софья сказала что‑то о нас? Я почему‑то уже не сомневался, что она уже любит меня, а не этого Романа, которому симпатизировала всю свою жизнь.

Мне хотелось этого до скрежета зубов… чтобы она уже любила меня! Чтобы утереть нос этому сопляку! Знаменитый дед говорит ему: пиши, у тебя талант! А он выкобенивается тут! Кто бы мне сказал, что у меня талант! Не нравится, видишь ли, ему его писанина! Знал бы он, сколько всего писатели готовы отдать, чтобы только получить замысел книги! А он пишет и сжигает, падла! Знал бы, какие лишения мы готовы терпеть, чтобы написать, чтобы получилось. А у него пишется, и он нос воротит! Его увещевает такой дед, а он корчит из себя не пойми что! Дед с Того света пришел и тусит тут, чтобы родной внучок поверил в свое призвание…

В общем, к этому моменту между нами сложились натянутые отношения: он хотел немножечко стереть меня с лица земли, а я его презирал настолько, что, кажется, с удовольствием бы уже и стер.

– Ладно, окей, – резюмировал мизансцену Роман. – Мне пора на работу, а ты осваивайся здесь. Если дед сам не явится, а ты захочешь с ним поговорить, найдёшь его в кабинете. Просто сядь в его кресло и закрой глаза.

– Постой, ты же вчера говорил, что не работаешь…

– Да, не работаю, но хожу по окрестностям, чиню, что попросят, помогаю людям, они мне за это что‑нибудь подают.

– Но мы же договорились, что у меня есть деньги на еду, зачем тебе куда‑то идти сейчас? – реально не понимал я, что происходит.

– Не хочу, чтобы надо мной ставили опыты и склоняли к писательству. Это первое. А второе – ты всего‑то здесь на восемь дней! И если дед решит (а он, уверяю тебя, решит) вышвырнуть тебя отсюда, как он сказал, то, поверь мне, ты и пары секунд без его произволения здесь не останешься!

– Ясно, – не стал спорить я о том, о чем спорить было неблагоразумно.

«Интересно, – снизошло на меня как озарение. – Получается, дед ведь знает о нашем поцелуе с Софьей? И ничего не сказал внуку? Или сказал? И поэтому он себя так ведет? Надо пойти поговорить с дедом…»

Роман ушел, показав мне комнату, в которой я мог расположиться. Это была достаточно уютная средних размеров выбеленная комнатенка с шикарной печкой и приличным письменным столом, с креслом около распахнутого окна и небольшой кроватью. Всё, что надо писа… геологу на отдыхе!

Я сел в кресло и расслабился, наконец‑то можно было собраться с мыслями и подумать в одиночестве. Но по факту оказалось, что в этом доме мне не суждено было остаться наедине со своими мыслями.

По деревянному наличнику, спрятавшись за стену дома, кто‑то тихонько постучал. Я нехотя встал и, подойдя, не поверил своим глазам, под окном стояла она, Софья.

Довольно неуклюже, но со всей решительностью я выпрыгнул из окна на улицу и, тут же попав в ее объятия, решился на долгий поцелуй, который был прерван на самом страстном месте властным окриком:

– Молодой человек! – женский голос кричал со стороны центрального входа. – Роман! Я требую, чтобы вы подошли ко мне немедленно.

Софья показала мне вторую дверь в дом и движением руки нежно подтолкнула ко входу! Я торопливо пошел, а когда взялся за ручку двери и оглянулся, ее уже не было видно из‑за кустарника и деревьев.

– Молодой человек, – встретила меня властным голосом женщина средних лет, ярко и безвкусно одетая. Довольно симпатичная внешность скрывалась за притворно вредным выражением лица. – Молодой человек, я с вами разговариваю. Что вы такого вчера сказали моему мужу, что он исчез?

– А, вы жена Афиногена! – догадался я.

– Да, я жена Афиногена, Марго. Это не настоящее имя, это псевдоним, – тут же добавила она.

«Кажется, она заразилась», – подумал я про писательские замашки ее мужа.

– Что случилось, Марго? Расскажите толком!

– Он вчера прибежал от вас, возбужденный и какой‑то странный! Сказал, что вы открыли ему глаза на действительность, и он теперь все понял про свой талант. Схватил свой портфель и убежал. Потом его видели у Широкого и у Белого.

– Кто такой Широкий? – спросил я, решив показать свою вовлеченность в происходящее.

Марго посмотрела на меня как на умалишенного:

– Широкий – самый успешный писатель из нашего поселка, – произнесла она со всей значительностью, на которую, видимо, была способна.

– Ясно, – после такого взгляда безопаснее было не уточнять. – А Белый?

– Саша Белый – ну, псевдоним, конечно, поэт местный, так, шелупонь, просаживает папины денежки, делает вид, что поэт.

Марго явно поклонялась Широкому и презирала Белого.