Саймон Фейтер. Костяная дверь
Двадцать восьмого февраля[1] я вообще не проснулся. Мама отвезла меня в больницу. Врачи решили, что я в коме[2]. Но это было не так. Я просто погрузился в глубокий несчастливый сон, и мне снились кошмары, в которых я был один в больничной пекарне, пятнадцать часов подряд ел пончики и набрал девять фунтов. Самое смешное, что я действительно остался один в больничной пекарне, действительно пятнадцать часов ел пончики и действительно набрал девять фунтов. И заметьте, всё это, не вставая с больничной кровати и не просыпаясь. (Я совершенно уверен, что медсестру из‑за этого уволили.)
И это был несчастливый день номер один. Двадцать девятого февраля я сбросил все девять фунтов, которые набрал во время своего острого сонного расстройства пищевого поведения, вызванного комой. Да, всё было так, как вы и подумали. Нет, я не люблю об этом говорить. Скажу только, что нам пришлось заменить туалет в ванной на втором этаже. В очередной раз.
На этом ваше наказание закончено.
Как я уже говорил, мой тринадцатый день рождения был в субботу, и так уж вышло, что на этой неделе суббота была несчастливым днём. Но я не хотел, чтобы это меня остановило. Я подумал, что если не буду делать ничего опасного, то легко отделаюсь. Я сказал себе, что, скорее всего, не стану кататься на карте.
Внизу зазвонил телефон, и я застыл на месте, прислушиваясь и засунув одну ногу в штанину джинсов.
– Привет, мистер А., – поздоровалась мама.
Не надо, подумал я. Только не говори, что сможешь.
– Сегодня у Саймона день рождения, и мы собирались… Да, понимаю. Хорошо, думаю, я смогу зайти.
Я застонал. Моя мама была физически неспособна сказать «нет», совсем как в фильме «Всегда говори „Да“».
Что бы ты ни делала, подумал я, не сообщай, что я тоже могу прийти.
– Конечно, он тоже может прийти. Уверена, ему не терпится отдать вам свой доклад по этике.
Я рухнул на кровать, признавая своё поражение, и для большего эффекта принялся биться головой о подушку[3].
Мама постучала в дверь и распахнула её.
– С днём рождения! – радостно пропела она.
– Это вряд ли, – поправил я, сердито глядя на неё.
Улыбка исчезла с её лица.
– Ты слышал?
Мама прошла в комнату, подбирая валявшееся бельё для стирки.
– Это ненадолго, – пообещала она. – Он так много для нас сделал, Саймон. Ты ведь знаешь, какой он. Я просто не могу сказать ему «нет». – Мама собрала кучу белья и с улыбкой бросила его мне на кровать. – Сегодня никакой стирки, Саймон. Сегодня твой день рождения… Но я надеюсь, что в этом году ты всё‑таки уберёшься в комнате.
Я продолжал сердито смотреть на неё.
– Уверена, ты слышал, как я пообещала мистеру А., что ты принесёшь свой доклад по этике. – Мама снова улыбнулась, зная, что я это слышал и что ещё не был готов его сдавать. – Мы пойдём, как только ты соберёшься. – И она закрыла дверь.
Я чуть слышно пробурчал что‑то грубое и принялся искать свой доклад по этике. Он был где‑то на столе. Мой стол был на три фута завален разными диковинками, которые заставили бы гордиться любого бдительного профессора колледжа/археолога[4], и, как и большая часть моей жизни, эти диковинки посвящались нелепым и нескончаемым урокам мистера А.
Мама начала убираться у нашего эксцентричного соседа вскоре после моего рождения. Тогда у неё ничего не было. Ни работы, ни сбережений, ни выигрышей в лотерею, ни мужа. Только новорождённый младенец и плата за дом. У моей мамы было полно родственников, но они все служили в армии, а значит, находились в разных концах света далеко от нас. Вообще‑то моя мама до моего рождения тоже служила в армии (военно‑воздушные силы)[5], но как только увидела мои милые детские голубые глаза (ну ладно, один глаз, поскольку мы уже выяснили, что второй глаз карий…), то решила выйти в отставку и больше времени проводить со мной. Именно тогда мистер А. предложил помогать ему с готовкой и уборкой. Он хорошо ей платил. Слишком хорошо. Он был богатым.
Сначала, когда я достаточно повзрослел, чтобы задавать вопросы, то решил, что мама позволила мистеру А. учить меня, потому что он был богатым. Может быть, если бы я вырос таким, как мистер А., мы бы тоже разбогатели, и тогда нам больше не пришлось бы беспокоиться из‑за денег.
Однако потом я понял, какая огромная сумма 800 000 долларов, и узнал, что после нескольких грамотных вложений (конечно, сделанных в мои счастливые дни – я позаботился о том, чтобы мама взяла меня с собой) моей маме больше не придётся работать. Но она хотела, чтобы я стал образованным, а мистер А. являлся экспертом во всём. Если верить сертификатам на стенах, он был профессором в другой стране. Для меня оставалось тайной, почему он отказался от своей увлекательной жизни и переехал в наш скучный американский городок, если, конечно, его задача не заключалась в том, чтобы заставлять меня страдать.
Я сделал для мистера А. больше заданий, чем для всех своих учителей, вместе взятых. И домашние задания не единственная моя проблема. Мистер А. был очень эксцентричным. Так говорила мама. Я же считал его чокнутым старым психом (хотя и очень умным). После пяти лет частных занятий я стал самым умным учеником в школе. Даже умнее многих учителей, хотя я и не люблю хвастаться. По правде говоря (и это мой огромный секрет), мне нравились уроки у мистера А., и я бы не променял их ни на что на свете. Но я не мог сказать об этом им.
[1] На случай, если вы забыли, что такое високосный год, я вам объясню: на самом деле каждый год состоит из 365,25 суток. Из‑за этого каждые четыре года появляется дополнительный день, который никому не нужен, поэтому мы отдаём его февралю. В високосный год в феврале двадцать девять дней вместо двадцати восьми.
[2] Кома – длительное или неограниченное бессознательное состояние, которое обычно вызывается болезнью или серьёзной травмой. Вот всё, что вам нужно знать о коме, чтобы вы могли сказать родителям, что эта книга познавательная. Известны случаи, когда женщины в коме полностью вынашивали плод, и на свет появлялся совершенно здоровый ребёнок. Самая долгая кома длилась тридцать семь лет и сто одиннадцать дней.
[3] Обычно в несчастливые дни я стараюсь не биться головой о предметы, но, к счастью, ничего не произошло: очень сложно повредить голову о подушку.
[4] Я обращаюсь к вам, доктор Генри Джонс‑младший, известный как Индиана Джонс.
[5] Это значит, что в детстве у меня было то, чего не было у других детей, например, кузены на всех континентах и обескураживающее знание военных аббревиатур.
