Сердце во власти шейха

Почему эта безмозглая пустышка не решила скрасить свое существование чем‑то вроде покупки новых туфель? Ведь даже в условиях финансовой нестабильности ее дорогой папочка купил бы для своего сокровища целый магазин. Вместо этого она решила стать самоотверженным ангелом‑спасителем.

– Я не прошу тебя ничего снимать, просто надень это.

Ханна встала с кровати.

– Если ты прикоснешься ко мне хоть пальцем, я сообщу об этом, как только выберусь отсюда. – «Может быть, ты имела в виду „если“ выберешься отсюда, Ханна?» – И, кажется, меня сейчас стошнит.

– Нет, даже не вздумай, – сказал Камель. – Если ты хочешь выбраться отсюда, делай что я тебе говорю, поэтому надень уже это.

– Если ты дотронешься до меня… – «И что же ты сделаешь, Ханна? Закричишь? И кто же прибежит тебе на помощь?»

– Я обещаю тебе, ангел, что сейчас о сексе у меня и мыслей нет, а если бы и были… Я не прошу тебя раздеваться. Я только прошу тебя надеть это.

Ханна как будто не слышала, что он ей говорил.

Камель достаточно прожил на этой земле, но еще никогда женщина не смотрела на него с выражением абсолютного ужаса на лице.

– Твой отец попросил меня передать, что… – Он замолчал, затем закрыл глаза. «Как же зовут эту чертову собаку?» – У Олив пять щенков.

Ханна застыла на месте, как только услышала имя собаки, которую она забрала из приюта.

– Да, я пришел тебе на помощь. Поэтому делай, что я тебе говорю, одевайся. И радуйся, что сегодня именно тот день, когда твоя прическа заставляет желать лучшего.

– Мой отец прислал тебя? – Ханна забрала голубой шелк из рук незнакомца. Чего же он от нее ожидает? – Кто ты?

– Я – твой пропуск на свободу.

Ханна сжала зубы. Здесь она находилась, болезненно переживая каждый час, и трудно поверить, что прошло всего сорок восемь часов, но в тесной суровой камере, освещенной только тусклой лампой, не так‑то просто судить о времени.

– А отец…

– Забудь о своем отце и сосредоточься. Тебе не в коем случае нельзя сейчас отвлекаться.

Суровый тон тут же привел Ханну в чувство.

– Да… конечно же.

Дрожащими пальцами она развернула сверток голубого шелка, который оказался широкой накидкой, ниспадающей до самого пола, ткань была немного помята.

– Что ты хочешь, чтобы я сделала?

– Я хочу, чтобы ты держала язык за зубами и следовала за мной, опустив голову.

Он склонился ближе, забрал накидку из ее рук, расправил ее, затем одним движением искусно накинул ее ей на голову.

Камель сделал шаг назад, чтобы оценить свои старания, затем кивнул в знак одобрения и в завершение положил край накидки ей на плечо, оставив там на какое‑то время свою ладонь.

– Ты с этим справишься?

– Да.

– Хорошо. Ты скоро покинешь это место и сделаешь это с высоко поднятой головой. Просто… просто будь собой.

– А они нас отпустят?

– Да.

– Я не знаю, почему они тебя впустили сюда, но…

– Они впустили меня сюда, потому что в противном случае это означало бы конфликт, а сейчас и без того напряженное положение.

Если бы только Ханна выбрала другое время… достаточно бы было одного влияния его дяди, но, к сожалению, ее угораздило столкнуться с вооруженными пограничниками, тогда как королевская семья Квагани переживала не лучшие времена. Противники обвиняли их в неспособности защищать интересы нации, за чем последовали санкции.

Дядя не приказывал ему и не напоминал о долге, вместо этого он рассказал о своем старом друге Чарльзе Латимере и с несвойственной ему осторожностью спросил Камеля, согласится ли он взять в жены Ханну Латимер.

– Конечно, она не идеальная невеста, – признал его дядя‑король, – и, пожалуй, не такую женщину я прочил тебе в жены, но, быть может, со временем и с твоей поддержкой…

– Она выросла.

– Решение остается за тобой, Камель.

Первый раз дядя попросил его о чем‑то, он был не только его королем, но и мужчиной, который стал для него отцом после того, как погиб папа, и он воспитал его с любовью, как собственного сына. Камель просто не мог ему отказать.

Ханна услышала нотки иронии в голосе своего спасителя, но понятия не имела, о чем он говорил.

– Я тебя не понимаю.

– Скоро поймешь. Послушай, никто не будет ничего у тебя спрашивать, но если это произойдет, ничего не отвечай. Просто представь, что ты в очередной раз бросаешь жениха у алтаря.

Ее прекрасные голубые глаза в замешательстве округлились. Слухи о ее скандальной репутации добрались до тюрьмы в другом конце света.

Ханна не понимала, что он говорил, но его слова производили волшебный эффект. Охранники, которых она узнала, встали по обе стороны от двери, покорно опустив голову. Вдоль коридора стояли другие мужчины в военной форме. Незнакомец рядом с ней что‑то сказал, и стража склонила голову еще ниже. Ханна в невероятном удивлении наблюдала за происходящим, ее поражало не столько поведение солдат, сколько уверенность и властность незнакомца.

Ханна не думала, что они воспользуются главным входом. Словно во сне, она продолжала идти рядом с высоким незнакомцем, минуя стражу, стоящую вдоль коридора. И ни один охранник не смел поднять глаза.

Как только они вышли на улицу, на нее нахлынула волна жара, но нещадно палящее солнце было куда лучше заточения в тесной суровой камере.

Сторожевая собака начала грозно лаять и рваться с привязи, когда они проходили мимо. Могут ли собаки и правда чувствовать страх? В то время как солдат, держащий животное на поводке, пытался с ней справиться, незнакомец рядом с ней просто щелкнул пальцами и посмотрел на собаку, и она тут же легла на живот и заскулила.

– Все в порядке, – пробормотала Ханна, когда незнакомец поспешил обхватить ее за талию. В этот непродолжительный момент она почувствовала твердость и силу его мускулистого тела.

Ханну задержали ночью, и она не могла видеть, куда ее привезли, теперь же в свете дня она осознала, что ее держали на военной базе.

Как только Камель увидел приближающегося к ним мужчину, он остановился в ожидании. Скрытая накидкой из голубого шелка, Ханна сделала глубокий вдох.

– Это Рафик.