Северная дорога – II. Of that sort: предыстория об английской магии
В действительности же никакая магия на свете не способна появиться из ничего. Ex nihilo nihil fit[1]. Человек, в принципе не имеющий коммерческой жилки, не станет после обряда успешным предпринимателем. Тело, изъеденное смертельной болезнью и не имеющее уже никаких сил, не сумеет исцелиться. Магия способна простроить канал между определенными событиями, но для этого всегда требуется некий изначальный мотив.
И, возможно, мне пришлось вас обмануть, сказав, что все у лорда Моргана было идеально продумано и обустроено. Как уже помните, он неустанно вкладывал средства в развитие построенных на его землях фабрик и промышленных предприятий. Но, увы, в отличие от ферм по соседству, на сами эти предприятия Брин Морган никогда не заглядывал, справедливо думая, что всю ответственность за происходящее там несут руководители, а не он лично. А что же там происходило? Да все то же, что происходило в это время во всех подобных местах страны!
При шестидневной рабочей неделе каждая смена длилась четырнадцать часов (а после того, как в цехах устроили освещение, появились и ночные смены). Десятки мужчин, женщин, а то и детей (зачастую – с четырехлетнего возраста!) тянули тяжелое фабричное ярмо, чтобы заработать себе на жизнь. Их постоянно контролировали надзиратели, подчас запрещая рабочим даже просить воды, хотя в цехах стояла невыносимая жара. Чугунолитейное производство и вовсе походило на ад – дым, печи, пламя, раскаленный металл… На других фабриках тоже царили грязь и вонь, в помещениях было тесно, и если летом рабочие задыхались от жары, то зимой они дрожали от холода. Оплата и рацион сотрудников были скудными, поэтому почти все они были больны или истощены (именно один из таких измотанных бывших фабричных рабочих – Джек Винтерсмит – в будущем станет ближайшим другом и коллегой мистера Сорсби, однако об этом речь пойдет позже).
Поручив надзор и управление фабриками третьим лицам, лорд Морган понятия не имел, что там происходит. А измученная рабским трудом толпа, в свою очередь, видела источник своих бед именно в том, кто имел с этого максимальную прибыль. Магия Алана Сорсби вовсе не была плоха – красный дракон Уэльса действительно имел право обрести голос. Но магия всегда шла по пути наименьшего сопротивления и простраивала события совершенно буквально, а не так, как мы имели в виду. Именно это незнание всех сложных компонентов одной мозаики в конечном итоге и привело к трагедии.
Но, не зная всего этого, Мистер Сорсби был безутешен. Газеты наперебой писали о чудовищном восстании в валлийской деревне: замок сгорел дотла, некоторых бунтовщиков уже схватили и доставили под стражу, детей лорда удалось спасти, но Брин и Гвен Морганы, к великому сожалению, погибли из‑за отравления едким дымом. Они буквально задохнулись заживо – а ведь лорду Моргану и без того было трудно дышать из‑за мучивших его приступов чахотки!..
Алан Сорсби читал эти статьи с посеревшим осунувшимся лицом и почти ослепшими от слез глазами. Горе было велико, скорбь страшна, но… вина? Могло ли быть так, что магия, учиненная мистером Сорсби, как‑то спровоцировала разгром замка? Ведь мятежники кричали в точности то, что он произнес в своем ритуале! Именно то, о чем просил его лорд Морган. Именно то, что должен был сделать ритуал голоса железа и вызова дракона, который показал ему Их Библиотекарь.
Сорсби шмыгнул носом. Все снова шло черт знает как. Теперь он потерял – да в каких ужасных обстоятельствах! – своих единственных друзей, потерял очередное место, которое осмелился хоть немного считать своим домом, потерял все…
Снова на сердце зашевелился давний страх, посеянный еще во времена ухода от отца, что он, Алан Сорсби, рано или поздно умрет в сточной канаве. Спору нет, ему повезло уже дважды, и без крыши над головой он не оставался, но ведь и эта удача рано или поздно могла иссякнуть. Возможно, она иссякла именно сейчас? Как ему следовало поступить в столь бедственном положении? Он не знал. И, раз уж трагедия разразилась, волшебнику больше ничего не оставалось, кроме как упросить одного из знакомых в деревне, владевшего маленьким двухместным экипажем, отвезти его в Кармартен, где он отыскал адрес, сказанный накануне капитаном Лувье.
– Сэр, вы слышали о…? – пройдя в апартаменты капитана, расположенные в самом центре города, начал Сорсби, но Лувье не дал ему закончить:
– Ужасно, ужасно… Эта безродная чернь даже не понимала, что Брин заботился о них больше всего остального! О, разве могут подобные им люди быть благодарны? Не сочтите меня высокомерным, мистер Сорсби, но, когда я думаю о том, что учинили эти… эти безумцы…
– Мистер Лувье! – отчаянно попросил волшебник. – Если честно, я боялся, когда шел к вам, что мне будет сложно терпеть вашу непримиримую позицию касательно сословий, которую вы уже обозначили на ужине… я не разделяю ваше мнение даже после произошедшего, сэр, и мне тяжело слышать такие речи. Мне тяжело слышать грубые высказывания в адрес кого угодно, если это относится к расхожим стереотипам – ведь я сам по сути тоже представитель таких вот стереотипов.
Тогда капитан сделал шаг назад, примирительно поднял руки:
– Простите, сэр, я не хотел показаться грубым. Простите мне мою несдержанность. Просто я, как и вы, глубоко опечален гибелью нашего Брина…
Он одарил мистера Сорсби одной из тех улыбок, которые всегда казались грустнее при дневном свете. В тишине апартаментов скорбь по умершему лорду стала столь явственной, что Алан Сорсби покачнулся, едва удерживая равновесие. Он попытался перевести взгляд от капитана на что‑то другое: бюро и стул у окна, на спинке стула висел темно‑синий китель с пышными эполетами… двууголка на столе… занавески на окнах были подняты, и за стеклами можно было отчетливо разглядеть огромную пелену тяжелых облаков, покрывающую серое небо. Как же мрачно было на все это смотреть!
Всё. Больше мистер Сорсби не мог совладать с собой. Он сполз по стене на пол и, к своему ужасу, разрыдался. Невидимые реки, бегущие в его душе, прорвали все плотины и хлынули потопом слез прямо в чужой квартире, куда он навязался без официального приглашения. Отвратительное, жалкое зрелище.
– Извините меня… – попытался объяснить он. – Мне не следовало так себя вести…
– Не извиняйтесь, – тут же велел капитан Лувье. – Вы не должны извиняться за свое состояние… позвольте, сэр…
С этими словами он помог Сорсби подняться, провел его в кресло в гостиной и бережно усадил к мягким подушкам, а сам вскоре исчез в соседней комнате. Через пару минут капитан вернулся – в руках у него был бокал бренди и чистый носовой платок, который он протянул волшебнику:
– Вам нужно успокоиться и прийти в себя, мистер Сорсби. Поверьте, вы не доставляете мне никаких неудобств.
– Правда? – вытерев слезы, спросил волшебник.
Заняв соседнее кресло, жалобно скрипнувшее (капитан был действительно крупным человеком), Лувье тоже наполнил себе бокал и ответил:
– О, уверяю вас. Такие люди, как Брин с его семьей – они на вес золота. Трудно представить, чем можно восполнить и как пережить потерю этого человека. Боюсь, мистер Сорсби, это и вовсе невозможно.
[1] лат. «Из ничего ничто не происходит».
