Северная дорога – II. Of that sort: предыстория об английской магии
– Мне кажется, ты просто немного запутался, сынок. Тебе ведь нравятся наши легенды и предания, верно? Давай поступим так же, как бывает в этих историях. Не будем впредь разговаривать о подобных вещах и не станем смущать ими других домочадцев. Мы просто вернемся к этому разговору через один год и один день. Устраивает?
Один год и один день. Точно как в сказках. Гвион Бах[1] помешивал котел Керидвен один год и один день, готовя зелье… Все в волшебных историях всегда отмерялось одним годом и одним днем.
На том и порешили.
Спустя указанный срок Реджинальд Сорсби вновь вызвал сына к себе. Но мы все уже знаем, что никакого чуда не случилось – Алан оставался непоколебим:
– Я не передумал.
Мистер Сорсби‑старший горестно вздохнул. За минувший год он прибегал ко всем оставшимся рычагам управления, до которых только мог дотянуться: водил сына к себе на службу, пытаясь продемонстрировать ответственность и уважение, которыми может обладать лишь честный человек. Сократил его содержание и велел слугам не выполнять поручения Сорсби‑младшего. По‑прежнему оставлял сына без ужина и отопления в комнате. Все было безуспешно, потому что сейчас, в свои двадцать лет, Алан совершенно точно был уверен в своем выборе.
Отец знал, каких это мер от него потребует и озвучил их:
– Тогда тебе придется покинуть дом.
Бедный Алан Сорсби почувствовал, будто его колени подкосились – было чудом, что он продолжил ровно стоять в отцовском кабинете:
– Я понял. Хотя мне этого и не хочется.
Реджинальд Сорсби развел руками:
– Что ж, дело твое. Если передумаешь… если разочаруешься в этом богомерзком, отвратительном пути, а я уверен, так оно и случится – я готов принять тебя обратно. Но если ты всерьез замыслил заниматься в будущем своими… – лицо отца исказила гримаса, будто он откусил гнилое яблоко, – своими грязными делами, у меня есть к тебе одна просьба. Хотя бы ради своей семьи я прошу тебя ее выполнить.
– Что за просьба?
– Не представляйся нашей фамилией.
А теперь колени волшебника действительно подкосились, и он тяжело опустился в стоящее рядом кресло.
– Но это и моя фамилия тоже! – возразил Алан, оскорбившись до глубины души.
– Тебе она, судя по всему, не так важна, как всем нам.
После этих слов, сказанных отцом, Алан почувствовал такую обиду, которой не испытывал никогда в жизни. Его обделяли в деньгах, в дровах, в еде? Ну и ладно. Ему отказали в доме? Хорошо, и это переживем. Но забрать у него его же имя?! Это был верх жестокосердия…
Юноша продолжал размышлять об этом дальше, спешно складывая вещи в свой вместительный кожаный саквояж, купленный для гипотетических путешествий в будущем. Внезапно на пороге показалась Кэтрин, младшая из сестер. Она была его лучшим другом на свете – с самого детства и до сих пор они были буквально неразлучны и поддерживали друг друга во всем. Вот и сейчас, завидев на лестнице рассерженного отца и услышав шум в комнате брата, она решила выяснить, что стряслось. Дела обстояли хуже некуда – ведь шумом оказались сборы вещей Алана перед отъездом из родного гнезда.
– Что происходит?! – ахнула Кэтрин.
– Мне нужно уехать.
– Но куда? И на сколько?
– Надолго, Кэти. Может, и навсегда.
– Не говори так! – приказала сестра. – Это все из‑за отца, да? Он не хочет, чтобы ты…
Укладывая в саквояж льняную рубаху, Алан закончил фразу:
– Чтобы я был тем, кто я есть, совершенно верно. Он просто хочет вылепить из меня копию себя самого, вот и все! Хочет, чтобы я, как и он, стал барристером… чтобы только так мог остаться его «достойным» сыном. Меня тошнит от всего этого! ТОШНИТ!
С этими словами он яростно запихал рукава рубахи поглубже в саквояж и начал возмущенно громко щелкать застежками. Тем временем Кэтрин безуспешно пыталась разобраться:
– Но если ты не будешь его сыном и не станешь барристером, то кем ты тогда будешь, Алан?
И, как много лет назад, брат вновь сказал ей тот же самый ответ:
– Я буду волшебником, – и после этого он оставил, наконец, саквояж в покое, заключил сестру в крепкие объятия и, стараясь не расплакаться, пообещал: – Самым могущественным волшебником. Чего бы мне это ни стоило.
Все было так, как всегда происходило в сказочных историях: герой должен был выйти за порог, чтобы приключение началось. Кости этой земли – легенда о Керидвен и Талиесине – породили графство Корнуолл, и город Пензанс, и самого Алана Сорсби. Керидвен велела Гвиону Баху помешивать зелье в котле один год и один день, а когда по прошествии этого срока котел лопнул, то три капли волшебного зелья попали на палец Гвиона Баха, который тут же свой палец поспешил облизать. Разгневанная Керидвен погналась за присвоившим ее зелье мелким хулиганом, и началась чехарда превращений: Гвион превратил себя в зайца, а Керидвен обернулась преследовавшей его борзой; он стал рыбой в реке, она – выдрой, его ловившей. Гвион взлетел в небесную высь птицей – Керидвен превратилась в ястреба и устремилась за ним. Наконец, он стал зернышком, которое Керидвен, оборотившись курицей, склевала, а после забеременела. Но родила она уже не Гвиона Баха, а другое его воплощение – великого героя кельтских легенд Талиесина. Талиесин был самым прекрасным поэтом, чей дар приравнял героя, когда‑то слизнувшего три капли с обожженного пальца, к самим богам.
Алан Сорсби был обречен стать самым могущественным волшебником Англии, но пока что он лишь спешил убраться подальше от только что треснувшего котла преображения.
Глава 2
На отшибе
[1] Герой мифологии валлийских кельтов, первое воплощение Талиесина (здесь и далее – прим. авт.).
