Шпионский детектив (по следам Юлиана Семёнова…). Москва, 1937

В Париже маркизу ожидал тот искренний и радушный приём, который столица Франции всегда оказывает людям с деньгами. Тихий остров Сен‑Луи, отделённый протоком Сены от соседнего Сите с его Дворцом правосудия, собором Нотр‑Дам, вечной суетой и толпами туристов, стал её пристанищем. От времён Людовика Святого до мушкетёров тишину поросшего ивами, частично заболоченного Сен‑Луи и вовсе нарушало лишь коровье мычание да иногда звон шпаг дуэлянтов, но потом парижане сообразили, что место в самом сердце столицы пропадает зря. С середины семнадцатого века островок стал усиленно застраиваться и быстро превратился в аристократический район. Впоследствии его облюбовала также и состоятельная парижская богема (нищая ютилась на Монмартре). В общем, местечко было вполне комильфо и соответствовало запросам Изабель.

Маркиза восстановила прерванную было связь со своими кормильцами и продолжила успешно трудиться во славу Империи и для собственного процветания. Килби, равно как и его шеф, статс‑секретарь «Сикрет интеллидженс», отнеслись с пониманием к её самовольному отъезду, к тому же в Испании использовать Изабель в её коронном амплуа светской львицы представлялось совершенно невозможным – на территории республики светская жизнь вообще была ликвидирована как явление, а по другую сторону фронта каудильо тоже строил подданных в одну шеренгу, реквизировал золото, валюту и насаждал аскетизм. Французская же столица кипела страстями, играла подобно шампанскому, и прекрасная маркиза была там как рыба в воде. Ну а появление в Париже Клауса Кристмана, завербованного ещё год назад, дало новый импульс её деятельности и открыло новые перспективы.

Докурив сигарету, Изабель встала с постели во всём блеске своей наготы и неторопливо накинула полупрозрачный пеньюар. Она была начисто лишена стеснительности и прочих женских комплексов. Кристман знал, что женщина в разведке – шлюха по определению, но в поведении маркизы во время соитий прослеживалось нечто большее, – черты нимфоманки, сам процесс явно доставлял ей повышенное удовольствие. Кристман не прочь был повторить то, что происходило между ними десять минут назад, и двинулся было в наступление, но Изабель мягко увернулась.

– Идёмте пить кофе, Клаус.

В просторной кухне маркиза сама приготовила южноафриканский напиток богов в медной турке на газовой плите. Она обходилась минимумом прислуги. Приходящая горничная убирала квартиру, приносила продукты, наполняя новинку бытовой техники – электрический холодильный шкаф, – и иногда готовила кое‑какую еду. Но сегодня Изабель смогла предложить милому другу только холодную закуску. Кристман не был в претензии – на войне, как на войне. В заключение маркиза передала ему пухлый конверт с деньгами от британских спонсоров, который извлекла из шкатулки в гостиной.

Кристман написал расписку, затем оделся и привёл себя в порядок. На прощанье он галантно приложился к руке боевой подруги, в ответ на это она поцеловала его в пробор. Спустившись по мраморной дворцовой лестнице, Кристман вышел на набережную и сел в машину. Прежде чем тронуться с места, он пересчитал купюры и отложил несколько штук в свой бумажник.

 

Заключительным аккордом этого дня стала встреча с человеком, освещавшим деятельность Второго бюро «Сюртэ насьональ». Человек этот, родом эльзасец, не входил ни в какие французские правые партии или организации. Он всецело разделял идеологию национал‑социализма и был давним поклонником Адольфа Гитлера, работая не за страх, а за совесть, так что вульгарные слова «агент» или «информатор» не совсем к нему подходили. Но от денег не отказывался и он, так что Кристман при встрече на конспиративной квартире первым делом передал ему (разумеется, под расписку) конверт с деньгами, полученными от Изабель. Очередная сумма на оплату агентуры должна была поступить из Берлина со дня на день.

Просматривая сводку донесений информаторов «Сюртэ», Кристман зацепился взглядом за следующие строки: «В кафе „Глобо“ на площади Бланш двое предположительно русских искали русского эмигранта, бывшего офицера лейб‑гвардии конного полка с особой приметой – шрамом над левой бровью». Что‑то шевельнулось в памяти при прочтении этих слов: «шрам… над левой бровью…» Кристман просмотрел сводку до конца, поблагодарил ценнейшего сотрудника и отпустил его. Сидя в одиночестве за столом в гостиной, и потом, через полчаса, покидая квартиру, он продолжал мучительно вспоминать. Шрам… Где‑то он видел человека со шрамом, причём не так давно.

Озарение пришло, как всегда, неожиданно, так что он чуть не упал, споткнувшись на лестнице. Он вспомнил! Вспомнил неприветливый взгляд того официанта, доставившего заказ в 71‑й номер, и шрам у него на лбу. Кристмана бросило в жар. Сомнений не оставалось – он допустил грубейшую ошибку.

 

12

 

Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер уделял массу внимания кадровым вопросам, тесно смыкавшимся с расовыми. Сидя у себя в штаб‑квартире на Принц‑Альбрехтштрассе, 9, он много времени посвящал изучению личных дел и разрешений на брак. Вот и сейчас он был занят разглядыванием фотографий очередной пары. Снимки лиц крупным планом, портреты во весь рост в купальных костюмах в обтяжку, подчёркивающих стати, лежали перед ним на столе. Не слишком доверяя справкам, свидетельствам и заключениям экспертов расового ведомства, рейхсфюрер лично орудовал измерительным циркулем и линейкой, не пренебрегал даже и лупой.

Рейхсфюрера не волновали издевки и насмешки недоброжелателей, тем более, что никто не решался смеяться открыто. Пусть бы попробовали! СС делали шаги, имеющие огромное значение, и будущее принадлежало им.

Жизнь Генриха Гиммлера складывалась так, что ему постоянно приходилось терпеть унижения. От природы, от партайгеноссен, от спесивых армейских генералов. Близорукость помешала начать военную карьеру юнкером, да и мировая война завершилась не вовремя, восемнадцатилетний Генрих едва успел пройти первоначальную подготовку в одиннадцатом баварском пехотном полку, окончить школу подпрапорщиков и пулемётные курсы, как уже пришлось демобилизоваться. Впрочем, худа без добра не бывает, теперь он создаёт собственную армию, со своей системой званий, формой и знаками отличия. Идею подал ещё Эрнст Рём. Впрочем, его расстреляли…

Самым главным унижением была болезнь. Проклятая аллергия. Она впервые проявилась, а может быть и поразила его, когда после провала пивного путча он сдуру примкнул к ордену артаманов и приобрёл птицеферму. Артаманы проповедовали духовное оздоровление, труд на своей земле, здоровое питание, зачатие и воспитание детей на лоне природы и прочий идеализм. Как будто для того, чтобы нести народу новую религию «земли и крови», одному из её основателей нужно было самому чистить загаженные куриные клетки! Прошло уже более десяти лет, а дрожь всё ещё пробегает по коже при воспоминаниях об омерзительной вони, битых яйцах и разлетающемся пухе. С тех пор обострённое стремление к чистоте, аккуратность и педантизм во всём укоренились в его натуре. Чёрный мундир без единой пылинки, хрустящая крахмалом белоснежная сорочка, идеально лежащая на рукаве алая повязка со свастикой…

Нет, не слабость нервов вызывала рвотные спазмы, когда отсечённая ножом гильотины голова очередного врага падала в корзину с опилками! Напрасно треплются злые языки. Запах крови и частицы пыли – вот причина.