Скрытая бухта

– Идите сюда, я сказал! Давид, Клара, Антонио… Хана! Ну‑ка, вылезайте из воды! – Отец торопится к воде, лицо у него бледное, на нем написан страх. – Живо, нам нужно домой! Давайте! Сейчас же! Марш одеваться! – Он срывается на крик и указывает в сторону расстеленных полотенец, где Кармен, их мать, в спешке собирает вещи.

Это невысокая женщина с темно‑русыми волосами, взгляд ее ярко‑голубых глаз беспокойно мечется по сторонам, она напоминает перепуганную мышку.

– Папа, что случилось? Что мы сделали? – спрашивает Давид, старший, выходя на берег. Он напуган.

– Ничего. Вы ни при чем. Мы возвращаемся домой – и помалкивайте.

– Но папа! – подает голос Хана. – Мы же недавно приехали!

– Уходим! Живо. – Отец замолкает, хватает Антонио и Хану за руки, взглядом приказывает Давиду и Кларе следовать за ними.

Дети в ужасе смотрят, как все люди вокруг лихорадочно собирают вещи.

– Пап, но что?..

– В стране переворот. Республика пала. Война. Поняли? Война. Проклятая гражданская война. Гром их разрази, Бога и всех архангелов, – бормочет отец, тщетно пытаясь сдержать беспокойство.

 

То утро 18 июля 1936 года Хана запомнит не из‑за игр в ласковых волнах, не из‑за терпкого соленого и сияющего солнца, а из‑за выражения ужаса и потерянности на лицах родителей, из‑за спешного возвращения домой на взятой внаем лодке. В тот день мир погрузился в тревожную настороженность.

 

Когда я вижу мертвого человека, смерть кажется мне уходом. Труп словно оставленный костюм. Человек ушел, и ему более не нужен тот особенный наряд, что он носил при жизни.

Фернандо Пессоа (1888–1935)

 

Клара Мухика, судмедэксперт‑антрополог, была в полном восторге от находки в Суансесе. Она вовсе не утратила эмпатию к жертвам любого насилия, но давно научилась отделять работу от чувств.

Обычно ей не удавалось применить на практике свои антропологические знания, так как трупы, с которыми приходилось работать, были свежими, а причины смерти вполне обыденными – домашнее насилие, наркотики или уличные разборки. Сейчас же ей предстояло иметь дело с останками явно очень старыми.

Проведя около часа в запущенном поместье, судья Талавера распорядился вывезти останки. Клара, притворившись занятой, уклонилась от расспросов сержанта Ривейро, жаждавшего узнать, сколько лет костям. Она не собиралась из‑за спешки дать ошибочную оценку. Клара всегда стремилась к максимальной точности и мнение высказывала, только опираясь на результаты экспертизы.

Сидя в машине, направлявшейся обратно в Сантандер, она мысленно прокручивала, что предпримет, вернувшись в свою лабораторию в Институте судебной медицины Кантабрии. Наконец‑то можно пустить в ход знания и опыт, что она получила в прошлом году, когда работала с лучшей в мире, по ее мнению, командой антропологов‑криминалистов – Аргентинской группой судебной антропологии. Тогда у Клары было ощущение, что за неделю в Буэнос‑Айресе она узнала больше, чем за все годы в университете.

Скорее из любознательности, нежели из соображений, что это как‑то пригодится ей в работе, в тот месяц, что они с мужем провели по другую сторону Атлантики, Клара сначала посетила семинар в Аргентине, а затем побывала в США, в штате Теннесси, в Центре антропологических исследований, прозванном “Фермой трупов”.

– Мухика, твое молчание обычно означает, что ты что‑то замышляешь, – сказал судья Талавера.

Он вел машину, а Клара сидела на пассажирском сиденье. Темные, цепкие глаза Клары блеснули, она едва заметно улыбнулась.

– Женщины все немного Макиавелли.

– Да уж, мне ли не знать. У меня дома их три. – У Талаверы с женой были две дочери‑подростка.

– Бедняжки, из всех мужчин в мире им выпал именно ты, – усмехнулась Клара.

С судьей они были знакомы уже семь лет, между ними возникло что‑то вроде дружбы, и изредка они устраивали совместные семейные ужины.

– Ну вы и шутница, сеньора судебный археолог.

– Антрополог, с твоего позволения.

– Еще бы я не позволил. Не я же целыми днями играю с мертвецами в подкидного. Ну так расскажи, о чем ты сейчас думала? Сколько лет этим костям? Наверное, еще времен гражданской войны?

Клара задумчиво покачала головой:

– Возможно, что и так, но я не уверена. Надо подождать результатов из лаборатории, но могу сказать, что тело пролежало в стенной нише несколько десятков лет как минимум. Надеюсь, рабочие ничего не повредили, когда раскрыли сверток.

– Сверток?

– Ты разве не видел? Тело было завернуто в старые простыни, и рабочие их частично размотали, прежде чем увидели, что внутри.

– Ты имеешь в виду – увидели череп.

Клара рассмеялась.

– Так точно, ваша честь, череп.

– А ты можешь оценить возраст ребенка? Ну, с учетом погрешности, сколько ему было? Месяц, год, пять лет?

– Это не так просто. Вечно вы все одно и то же… Что судейские, что полиция. Никто не задается вопросом, кто перед нами, что это был за человек, какая у него история.

Талавера помолчал.

– Но ведь это уже следующий шаг.

– Да. А сейчас я думала о своих заметках, которые привезла с “Фермы трупов” в Теннесси.

– Откуда? С “Фермы трупов”? Ты мне об этом не рассказывала. Это так ты отпуск проводишь? Черт, и как только Лукас тебя выносит. Бедняга, наверное, опасается, что однажды ты его утопишь в формалине.

– Напомню тебе, что Лукас врач.

– Ага, но имеет дело с живыми, ну ты в курсе, это которые шевелятся и все такое.

Клара скорчила гримаску и продолжила:

– Мы с ним провели пару дней в Теннесси, а “Ферма трупов” – это центр антропологических исследований, где изучают, как происходит процесс разложения тела в разных условиях.

– В каких условиях – например, если труп стоит на голове? Или потягивает под землей свой утренний кофе?