Слепая зона

– У тебя назначена обязательная встреча со мной по вопросам связей с общественностью – сегодня вечером после командного сбора. В кофейне возле студенческого клуба. Ровно в восемь. Если опоздаешь, будешь отвечать перед тренером Сандерсом, ясно?

В груди зародилось уважение оттого, что она стояла на своем и даже слегка повысила голос, а потом вздернула голову в ожидании моего ответа.

– Да, мэм, – промурлыкал я, не сдержавшись.

А потом снова глянул на ее юбку.

Стоит отдать Джиане должное: она не удостоила меня вниманием или, может, и вовсе не заметила этого, а потом развернулась и сделала несколько шагов, пока ее чуть не зашиб Эрнандес, качавший трицепс на канатной рукояти. Она вовремя уклонилась от его кулаков, едва не налетев на тренажер для разгибания ног, но, слегка повернувшись, снова смогла избежать столкновения.

Я наблюдал, как Джиана отскакивала и уклонялась всю дорогу до выхода из зала, и даже не осознавал, как приятно было отвлекаться на нее, пока она не ушла.

И тогда мне осталось думать только о Малии.

 

Глава 4

 

 

Клэй

 

– Клэй, ты его точно полюбишь, – сказала мама в трубку, и я понял, что она сейчас на работе, по бренчащей на фоне посуде.

После изматывающих спортивных сборов я шел по кампусу, направляясь на встречу с Джианой для нашей пиар‑переподготовки, и был не в настроении слушать о последнем мамином парне.

Но деваться некуда.

– Он истинный джентльмен. И серьезно относится к работе. – Мама замялась. – И, что радует, ко мне.

Я изо всех сил попытался выдавить улыбку, хоть мама меня и не видела – по большей части для того, чтобы мой голос звучал так, будто я ей верю.

– Похоже, он классный, мам.

– Сам увидишь, когда приедешь на Рождество. – Наступила пауза, а потом: – Теперь расскажи про себя. Как с футболом?

Я вздохнул перед тем, как ответить на вопрос, которому на самом деле был рад. Раз мама спросила, значит, у нее хорошее настроение, а еще она не стенала во время всего разговора о себе и своих проблемах. Нет, когда она причитала, я и слова не говорил. Независимо от обстоятельств, я всегда готов ее поддержать.

И все же после многочисленного повторения одного и того же рассказа мне сложно поверить, что этот мужчина хоть чем‑то отличается от предыдущих.

Моя несчастная мать застряла на вращающемся колесе обозрения разбитого сердца и не могла с него слезть с тех пор, как нас бросил отец, когда мне было восемь.

Круговорот был примерно такой: она знакомилась с парнем, чаще всего в Le Basier, неоправданно дорогом ресторане, где работала официанткой. Мама у меня красавица – ярко‑зелеными глазами и смуглой кожей я пошел в нее. Она всегда приводила домой мужчин, которых восхищала ее красота. Кроме того, мама была очаровательной женщиной, и мужчины охотно попадались на ее удочку, перенимая ее задор.

Проблема заключалась в том, что, как только эти отношения принимали серьезный характер, как только весь лоск тускнел и они понимали, что с моей мамой не так легко сладить, мужчины ее бросали.

И всегда оставляли ей шрамов больше, чем у нее было до них.

После ухода отца мама была в депрессии. Да и я тоже был в раздрае – тем более когда папа нашел другую женщину, от которой у него родилось еще двое детей, и построил совершенно новую жизнь, в которой не было места нам. Добавим к этому и без того неудачную мамину личную жизнь до папы, и можно понять, почему порой она немного… драматизировала.

Чаще всего мужчинам было не под силу это вынести. В тяжелые времена они не могли сидеть с ней рядом, не могли держать ее за руку во время панических атак и поддерживать морально, когда она отчаянно в них нуждалась. Если ее захлестывали ревность и паранойя, эти мужчины не готовились к худшему, чтобы пережить трудности вместе с ней.

Они как можно быстрее сваливали из города, оставляя ее одну справляться с последствиями.

И в прощальной речи обязательно выставляли ее сумасшедшей, цепляющейся по пустякам, ревнивой стервой, психически неуравновешенной, недоверчивой женщиной. И ничего, что моя мать испытывала эти эмоции, потому как поклонники давали ей кучу причин для этого.

А в итоге последствия всегда разгребал я.

И в те моменты я готовился к встрече с другой версией своей мамы.

Когда она была счастлива, когда все было хорошо, мама казалась жизнерадостной, лучезарной женщиной. Заражала всех вокруг энергией и позитивом, была целеустремленной и полной энтузиазма, проявляла ко всему живой интерес. Она принимала участие в моей жизни, поддерживала порядок в доме и – что самое главное – в отношениях с мужчиной, с которым в то время встречалась.

Но когда они ее бросали…

Она пребывала в ужасном состоянии.

Сколько себя помню, мама всегда была любительницей выпить. Но в детстве, когда с нами жил отец, дело ограничивалось бутылкой вина на двоих, после которой они смеялись и танцевали на кухне.

Но мамино пьянство после ухода папы проходило немного иначе.

Она в одиночку вливала в себя целые ящики пива. Плакала, кричала и цеплялась за унитаз, пока я держал ей волосы или прикладывал к шее салфетку, смоченную в холодной воде.

А потом все повторялось по кругу: если мама с кем‑то встречалась, то была счастливой алкоголичкой. И пьяной развалиной, когда ее бросали.

Порой, после самых ужасных расставаний, она принималась за наркотики. А иногда с готовностью впадала в депрессию. Временами она почти нарывалась на увольнение, и я удивлялся, как ей удавалось продержаться столько времени на одной работе. Мама спускала на ветер все сбережения, попадала в неприятности, из‑за которых была вынуждена просить денег у своего единственного сына, а потом давила на мою совесть, если я не мог их ей дать.

А я давал. Постоянно.

И не важно, что мне приходилось потрошить свои накопления, брать работу на лето или продавать PlayStation.

Я бы ни за что не отказал маме в поддержке.