Случайно папа

Краснею, но все же почему‑то спрашиваю:

– А ты когда‑нибудь напивался до такого состояния?

Дан чешет затылок и как‑то грустно усмехается. Мрачнеет, отводит взгляд.

– Все мы когда‑нибудь напивались до потери памяти. И я – не исключение. Я совсем не ангел, Лисенок.

– И часто такое бывает?

– Нет. В последний раз такое со мной случалось тоже примерно пару лет назад.

В сердце что‑то екает, в голове яркой звездой вспыхивает мысль, но громкая трель мобильного Дана не дает за нее ухватиться, и она гаснет.

Мужчина достает его из кармана, хмурится, глядя на дисплей и спешит ответить:

– Я скоро буду. Задержался, возникли непредвиденные обстоятельства. Да, хорошо. Можешь пригласить пока Алексея Дмитриевича с отчетом, пусть ознакомится.

Дан сбрасывает звонок и опускает телефон в карман брюк. Снова возвращается взглядом ко мне.

– Извини, мы тебя задерживаем. У тебя, наверно, будут проблемы на работе…

– Проблемы, – перебивает и чеканит строго, – у меня будут, если вы, рыжики, заболеете. Поэтому ты иди в душ, раз тебе алкоголь нельзя, а я пригляжу за мандаринкой. Ей, кстати, молоко можно? Аллергии нет?

Я хлопаю глазами, потеряв дар речи. Я не ослышалась? Дан сейчас сам предложил посидеть с моей дочерью? Маленькой шкодной девочкой? Господи, такие мужчины, что, существуют?!

– Олеся, – Дан щелкает пальцами у меня перед глазами, – прием. У Анюты есть аллергия на молоко? Ей бы теплого попить, чтобы не простудиться.

– А, нет, нет. Она его очень любит. Ты лучше иди на работу, я с ней сама…

– Лисенок, – Дан мягко, но строго давит голосом. – В душ. Быстро. Греться. Чистое полотенце, новый халат и тапочки в шкафу в левом углу.

Дан замечает, что я продолжаю топтаться в нерешительности и уверенно припечатывает:

– Лесь, я справлюсь. Правда. Я не наврежу мандаринке. Верь мне.

Я оттаиваю. Киваю, ни капли не сомневаясь в мужчине. Потому что уже ему поверила, когда согласилась поехать в его дом.

 

 

Глава 14

 

Олеся

 

Я иду в ванную, раздеваюсь и прямо на пол сбрасываю одежду. Мимоходом бросаю взгляд на себя в зеркало и отшатываюсь. Хорошо, что я надела свитер с высоким горлом, и Дан ничего не заметил.

Урод Гоша оставил на мне свои отметины. Яркие синяки на бедрах и боках от его железной хватки. Засосы на шее и следы его пальцев, как будто он меня душил. Похоже, я была так напугана, что даже не чувствовала, с какой силой он меня сжимал в своих лапах.

Мерзость, от которой я старалась избавиться всю прошлую ночь, снова накатывает на меня, и я спешу зайти в душевую кабинку. Включаю воду погорячее, выдавливаю гель для душа побольше и тру, тру, тру, стараясь отмыться от той грязи, в которую меня с щедростью макнули за прошедшие сутки.

Выхожу из душа, когда кожа на подушечках пальцев сморщивается. Боже, за своими душевными переживаниями я совсем потеряла счет времени! А Дана ведь ждут на работе!

По‑быстрому нахожу большой теплый мужской халат и тапочки. Заворачиваюсь в него, потуже завязываю пояс, прячу отметины на шее за распущенными волосами.

Выхожу из ванной и замираю на пороге гостиной, едва сдерживая слезы.

Лёня никогда не оставался с Анюткой. Ни разу не посидел с ней за эти полтора года даже дома. Измотанная готовкой, стиркой, уборкой, капризами ребенка, я с нетерпением ждала возвращения мужа с работы. Чтобы хотя бы по‑человечески принять душ и хоть пятнадцать минут побыть наедине с самой собой.

Лёня никогда не отказывал, нет. Отпускал спокойно в ванную. Но уже через четыре, максимум, пять минут настойчиво долбился.

– Олеся, Аня в истерике бьется. Я не знаю, что с ней делать! Выходи!

Я порой даже голову не успевала намылить. Хорошо, если пот и усталость удавалось смыть. Я выскакивала едва ли не с голым задом, чтобы успокоить рыдающую дочь. А вся проблема заключалась в игрушке, до которой Анютка не могла дотянуться. Или в желании попить или поесть.

Когда я выходила, Лёня спокойно, не обращая внимания, что я не успела искупаться, ложился на диван и утыкался в телефон. Якобы по работе. Интересно, что смешного ему присылали сотрудники, что он гоготал на весь дом?..

Разумеется, ни о каком времени для себя и речи не шло. Все мои дела переносились на время, когда Анюта засыпала. Отсюда и хронический недосып и проблемы со здоровьем. А меня еще и упрекнуть могли, если я смела намекнуть мужу, что можно было бы постараться понять проблемы родного ребенка.

– Я не намерен еще и дома потакать чьим‑то капризам! – был мне ответ. – Достаточно того, что мне в офисе мозги имеют. Дома я хочу отдыхать! Я устал, если ты не понимаешь!

Понимаю. Конечно же, понимаю. Это только я не имела права на усталость или недовольство. Потому что меня принимали за обслуживающий персонал. А ребенка – за надоедливого домашнего зверька, не более.

И насколько же отличается отношение совершенно незнакомого мужчины…

Дан сидит на полу посреди гостиной, не боясь помять свои явно дорогущие брюки. Анюта, похоже, заставила мужчину притащить сумку с ее игрушками, и сейчас весь пол завален машинками, куклами, конструктором. А еще он нашел ее вещи, и теперь моя дочь переодета в футболочку и лосины вместо кофты и плотных колгот.

– Мандаринка, смотри какая башня у меня получилась!

Анютка подпрыгивает на месте и хлопает в ладоши. Совершенно не смущаясь, подходит к Дану и забирается к нему на колени. Протягивает кубик и восхищенно заглядывает ему в глаза.

– Ня! – и активно жестикулирует, показывая, что на вершину нужно водрузить еще один кубик.

Дан исполняет желание принцессы и замечает меня в дверях.

– Уже? Быстро ты. Согрелась?

И от его непритворной заботы и искренности у меня в горле ком, который никак не получается сглотнуть. И глаза печет от слез, что мгновенно застилают глаза.

– Да. Спасибо тебе.

– Не за что совершенно. Мне было в радость посидеть с малышкой. Она у тебя славная.

Дан аккуратно ссаживает мандаринку на пол, подходит ко мне, становится вплотную. Сердце снова сбивается с ритма, как обычно это случается в присутствии этого невероятного мужчины.