Смежная зона. Фантастический роман

Он снова вышел из палатки и замер от неожиданного зрелища. Очертания всех предметов, несколько минут назад абсолютно четких, расплывались и теряли цвет, медленно превращаясь в серо‑бежевые пятна. Если мир Нинуш исчезнет, а его не успеют вернуть, где же он тогда окажется?.. М‑да… Вот бы внутренние миры, как внешние, могли быть соседними, и из одного мира можно было напрямую попасть в другой… кто там у нас в соседней палате?.. Дюман пытался настроить себя оптимистично. Иола давно приучила его к мысли, что юмор – лучшее лекарство от всех проблем. Но как ученый он понимал, что в данной ситуации смешного слишком мало. Свалка Нинуш тем временем продолжала превращаться с бесформенное и бесцветное ничто. Палатка за спиной Дюмана тоже была уже невнятным облаком. Повсюду, куда хватало глаз, была эта вязкая амебоподобная масса бывшего мира. Никакой линии горизонта: небо сливалось с землей. Расстояния, определяемые через соотношения предметов, тоже исчезли. Дюман сделал несколько шагов, но тут же замер. Бежать или идти бессмысленно. Везде одно и то же. Если он где‑то и находится, то это место называется «Нигде». Только не впадать в панику. Что бы сейчас сказала Иола? «В самой ужасной ситуации нужно искать что‑нибудь хорошее». Ну, и что же может быть хорошего внутри этого серого молока?.. Дюман напряг воображение. Ну… В принципе, он жив. Во всяком случае, сам себе кажется таковым. Руки‑ноги двигаются, голова соображает, глаза видят, хотя смотреть тут абсолютно не на что. Так, попробуем рассуждать логически. Нинуш умерла. Почему? Это сейчас неважно… Или важно? Его не сумели вовремя вернуть. Опять‑таки – почему? Потому что Нинуш умерла, и он оказался в мире, которого уже нет? Как можно вернуться оттуда, чего нет?.. Или причина его невозвращения не в самой смерти Нинуш, а в причине этой смерти? Да‑а… Привычная логика не справляется… Он застрял во внутреннем мире умершего больного. О мирах внутренней комы кое‑что уже известно. Но в коме тело человека как бы мертво, а мозг жив и суперактивен: вот он‑то и создает этот мир комы. Мир умершего человека… это уже к вопросам религии. Может, он сейчас в аду? Или в раю? Только не в своем, а в ее, Нинуш? Или, разрушаясь во время смерти, мир комы представляет собой некий материал, плацдарм, сцену – пустое пространство для новых миров комы? Это «место» – совсем не тот внешний мир, якобы объективный, но, по сути, созданный сознанием миллионов населяющих его людей, где сейчас тело Дюмана… Но это и не мир комы, созданный кем‑либо из больных, вырванных странной болезнью из общего мира в этот особый, вынужденно‑индивидуальный… И не тот, и не этот… А какой?.. Может, это место между мирами? Некая промежуточная стадия, пространство между, смежная Зона… Стоп. Где‑то это словосочетание уже звучало. «Смежная Зона» – именно о ней после заболевания брата постоянно говорила Иола.

 

 

Глава 12

 

Ей снилось, что они шли с Дюманом по набережной вдоль моря в маленьком провинциальном городке, уютном, как французская булочная, тихом и безлюдном, как среднерусское захолустье. Непонятно откуда им наперерез бросилась цыганка и, не требуя денег, начала визгливо предсказывать: вместе хотите быть, вижу, как хотите, на лбу у вас написано, что хотите… а не дадут вам, ой, не дадут. И совсем не по‑цыгански она вдруг начала причитать и подвывать и тут же превратилась в большую красную кошку с собачьими глазами. «Вы думаете, я против вас, а я – за. Я – друг! – сказала кошка. – Ваши враги – ваши друзья, а ваши друзья – ваши враги», – добавила многозначительно и снова превратилась теперь в трехрукую тетеньку в белом халате, которая двумя руками вязала на спицах длиннющий красный шарф, а третьей рисовала на окне амбарный замок.

 

Когда сны погасли, Иола подумала, что надо срочно рассказать Дюману и этот, последний, про цыганку, и страшный, нелепый – про падение в окно и про Куллиту. Она протянула руку, рассчитывая коснуться его плеча, но наткнулась на что‑то квадратно‑холодное. Открыв глаза и всматриваясь в темноту, она так и не поняла, где находится. Свет проникал через полупрозрачную матовую дверь из коридора. Это была явно и не квартира Дюмана, и не ее собственная. Комната больше всего походила на больничную палату, но других больных, кроме Иолы, в ней не было. Не было никаких намеков на окна, зато было множество приборов, на один из которых возле изголовья она и наткнулась. Иола попробовала пошевелить руками, ногами. Сковывающего оцепенения не было. Даже чувствовалась повязка на колене. Невыносимо хотелось пить. И понять, что же происходит. Цыганка‑то была во сне, а вот все остальное… Мурашки побежали по спине, и холодным удушьем нахлынула тоска. И незнакомка с сиреневыми ногтями, и странная соседка, и укол, и разбитое окно, и по‑прежнему никаких вестей о брате – все это не сон. Увы… А как бы хотелось, чтобы это оказалось сном! Она снова закрыла глаза. Когда‑то в далеком детстве она упала с лестницы и попала в больницу. Тогда, тоскуя по дому всей беззащитностью маленькой девочки, впервые оторванной от родных, она все время пыталась заснуть и проснуться уже в своей кроватке с географической картой вместо коврика на стене, рядом с потрепанной куклой и с книжкой сказок под подушкой. От ужаса, который накатывал волнами, ей сейчас так хотелось, совсем как в детстве, заснуть и проснуться рядом с Дюманом. Ей казалось, что через сон, как через волшебное зеркало, можно попасть и в прошлое, и в будущее, и просто в другое место, куда очень захочешь.

Послышался звук открывающейся двери и шаги, кажется, трех человек… Первое желание было вскочить и потребовать ответа, где она и что с ней. Но в контексте происходящих событий вряд ли ей ответят правду. Иола постаралась ровнее дышать и притвориться спящей.

– Пора бы ей уже очнуться.