Список кораблей: Заря

Не то, чтобы она жаждала любви, нет, она уже не хотела её искать. Конечно, весь её свет клином не сошелся на одном только Солнце, но больше у неё никого не было – ни друзей, ни семьи, никого, кого бы она подпустила достаточно близко к себе. Она была горда, презирала слабость в себе, убеждала, что выше потребности в чужой любви, но от того только тяжелее становилось у неё на душе и она с досадой признавала, что с годами это гнетущее чувство становится только шире, объемнее и тяжелее, начинает мешать. Иногда её по‑настоящему выводило, что она одна. Одна думает, как заработать денег. Одна заботится о благополучии Солнца и Зари. Одна решает проблемы. Одна планирует своё будущее. Одна всё пытается жить лучше, но одной всё также удаётся только балансировать между нормальной жизнью и выживанием. По сравнению с этим желания с кем‑то разделять сон и придаваться страсти казались частицами в звёздном веществе. Она уже не видела себя с кем‑то в своём будущем. Но который раз уже ловила себя на мысли, что просто хочет опустить руки, положится на кого‑то и просто расслабится… Хотя бы ненадолго скинуть с себя обличье сильной и независимой, и отдохнуть от проблем, которые уже не будут принадлежать только ей, которые станут легче. Она просто хочет знать, что есть тот кто сможет позаботится о ней, пока она открывает свою хрупкую и уставшую душу, а главное, не ранить её, а аккуратно сдует все накипевшие чувства и даст силы восстановится. Только и всего. Натрува злобно нахмурилась. Забудь, тряпка! Ты же железная!

Она глубоко вздохнула. Сейчас она устала и в тоже время презирала себя за этот глупый приступ слабости. Надо просто немного выпить и спать к Солнцу. Да, так будет лучше всего… Не глупи, Нат. Ты не такая, ты лучше! Сама это знаешь…

Рат‑Натрува открыла тугую стеклянную дверь и вошла в бар.

Бар «Миаверле» считался заурядным заведением. Серые стены и бетонный пол, потолок – огромная световая панель, задающая и меняющая цвет во всём помещении. Прямоугольные тёмные столы упорядочены и стоят на жёстких ножках, но вместо стульев под столешницами левитируют сиденья без опор и спинок – всё для того, чтобы в баре мог разместиться разумник любой физиологической формы и размера, только возле самой стойки стояли барные стулья очень похожие на земные. Сама же барная стойка стояла у противоположной стены от двери. За стойкой под ультрафиолетовым светом разными оттенками пестрила стена из мхов, лишайников и кистей мелких лиловых цветов на коротких ножках – кусочек флоры, что в ближайших десяти парсеков за пределами Рука‑Луц встретишь разве что в «легких» кораблей.

Натрува почти не заметила покосившиеся на неё редкие взгляды, прошла к дальнему углу зала и села за барную стойку, рядом со спящим пьянчугой.

Бармен улыбнулся при виде неё:

– Рат‑Натрува, дорогая! Здравствуйте! Очень рад снова вас видеть! Вам как обычно или хотите покрепче? – он улыбался непропорционально широкой для гуманоида улыбкой со слишком частыми и узкими зубами.

– Бездна его знает, – она ненадолго задумалась, – Давай как обычно, а там градус всегда добавить можно.

– Как скажете, дорогая!

После этого Бармен принялся манипулировать руками под стойкой, позвякивая отполированными металлическими ёмкостями. Натрува в это время следила за ловкостью его рук.

Бармен почти не изменился. Он был четырёхруким гуманоидом с белой кожей и карими глазами, всегда одетый в белую рубашку с тканевой звездой на воротнике и бэйджем «Бармен» на левом плече. Его пол было сложно определить – он был слишком строен для мужчины и слишком широкоплеч для женщины, его голос тоже оставался нейтральным по половому признаку. А с тех пор как Натрува в последний раз его видела, единственное, что поменялось в Бармене, так это быстро появившиеся морщины. В прошлый раз он выглядел лет на двадцать, а теперь, казалось, он подходил к пятому десятку. А ведь прошло‑то всего полсотни циклов с прошлой встречи.

Но была в Бармене черта, которая в связи с последними событиями приковывала к нему недобрые взгляды посетителей – это почти незаметная непрерывающаяся складка кожи, идущая вдоль вертикальной оси его тела и больше напоминающая ровный впалый шрам. Она выползала из‑под линии роста волос, проходила по центру лба, носу, чётко разделяла губы и ныряла в воротник посредине шеи. Когда Бармен оборачивался, эта полоса была видна и на задней части шеи, также посередине. Рат‑Натрува не догадывалась, что была права, когда предполагала, что эта полоса идёт по всему телу. Но главной причиной того почему эта скромная впалая линия привлекала столько внимания к Бармену, было то, что она являлась главным признаком норгасаэля.

В справочнике ФОМа о норгасаэлях нет ничего, кроме их немногочисленных физиологических характеристик, одной из которой была эта полоса. Рат‑Натрува вспоминала, что норгасаэли могут существовать во многих физиологических формах. Их геном очень быстро мутирует, поэтому они легко меняют свойства своих тел, подстраиваясь под условия окружающей среды и во всей расе встречаются тысячи всевозможных физиологических форм и это только из известных.

Бармен последний раз встряхнул шейкер, провёл завершающие приготовления и поставил на стойку перед Натрувой изящный левитирующий стеклянный бокал с розовой жидкостью полной белых блёсток по‑особенному кристаллизованного сахара. На дне бокала томилась более плотная масса внешне похожая на мороженное. Маленькие пузыри газа вырывались из жидкости бледными искорками и спускались обратно в бокал золотой пылью. Рядом с бокалом Бармен поставил тарелку синих бутонов с толстыми лепестками.

– Туманность королевы и свежие бутоны дотпов. Приятного вечера! – улыбнулся Бармен.

– Благодарю, – Рат‑Натрува придвинула к себе бокал и вдохнула ярко сладкий свежий аромат напитка, медленно выдохнула и обратилась к Бармену, – Я слышала, что норгасаэлев просили покинуть Руко‑Луц.

– Истинно так, моя дорогая. – сказал он и принялся протирать бокал.

– И когда ты уйдешь?

– В последний день. Не хочу оставлять Миаверле без присмотра. Уверен, вывеску снимут сразу, как только я уеду, это ведь название моей родной звезды.

– Эх, и кто же мне потом будет готовить туманность королевы? – она глянула на свой бокал, – Где тебя хоть найти чтобы пропустить бокальчик другой?

– О, не переживайте. Мы точно ещё увидимся, – он широко улыбнулся, – Я надеюсь потом ещё вернутся сюда. Мне нравится это место, хочу, чтобы Миаверле была именно здесь.

– А что же такого серьёзного случилось, что ФОМ решил принять такие меры?

Бармен пожал плечами.

– Я особо не интересовался, да мне и не нужно. У моих, – он запнулся, – собратьев в головном управлении, вероятно, были основания для этого. Пусть они и решают эту проблему, это их работа, а моя – улыбаться и следить чтобы посетители были довольны всем, что есть в Миаверле, – он улыбнулся. – Кстати, позвольте спросить, дорогая, мне всегда было интересна причина вашей удивительной толерантности, расскажете?

– Ты о чём?

– Я каждый день вижу в этом баре десятки разных разумников и никогда здесь не бывает спокойно – если Вы хорошо присмотритесь, моя дорогая, то увидите неприязнь одних рас к другим и очень обострённую. Вас подолгу не бывает в Миаверле, но, когда бы Вы ни вернулись, я ни разу не замечал за Вами негатива по отношению к другим. Почему?

– Хм, я как‑то не задумывалась. Ну, то есть выродков в космосе хватает, но однозначного мнения на счёт целого народа у меня нет. Не бывает плохих народов, в народе бывают плохие люди.