Тайна Земли

Уэтерби снова уставился в угли. Он забыл о своем окружении. Ни Торренс, ни я не разговаривали, надеясь, что он обдумывает, как лучше собрать деньги. Тишина была зловещей. Часы в углу бесконечно тикали: "Четыре тысячи фунтов". Я прислушивался, пока они не зазвучали, словно наделенные человеческим разумом. Каждая минута была как час, пока мы ждали, что скажет хозяин, чувствуя, что от его слов бесповоротно зависит наша судьба. Внезапно мы были напуганы резким голосом в зале:

– Мистер Уэтерби, ваш суп готов!

Старик поднялся, словно очнувшись от сна, взял трость и, шатаясь, направился к двери. У порога он остановился и, повернувшись вполоборота, сказал:

– Джентльмены, я подумаю над вашим предложением, и если я смогу найти способ вложить деньги – что ж, у меня есть ваш адрес, и я свяжусь с вами. А пока на одном из моих полей есть амбар, добротный и просторный. Он в вашем распоряжении, и я искренне надеюсь, что вы сможете собрать деньги для вашего предприятия. Сарай вы получите за символическую плату, а здешние болота покажутся вам лучшим местом в окрестностях Лондона для ваших экспериментов. Я желаю вам всего хорошего. Если вы решите воспользоваться сараем, дайте мне знать, и я немедленно передам вам ключ. А пока желаю вам удачи!

Он вышел, не сказав больше ни слова, оставив нас наедине с говорливыми часами и мертвыми травами предыдущего лета. Я взглянул на Торренса, он был бледен, но в его глазах светилось неукротимое бесстрашие. Я видел его и раньше.

По манере Уэтерби уйти невозможно было сказать, намерен ли он вернуться или нет. Мы едва успели подумать, что беседа окончена, поскольку не сделали никакого движения, чтобы уйти самим, и пока раздумывали, что лучше предпринять, в коридоре раздались легкие шаги, и дверь снова открылась, впустив женщину средних лет, которая подошла к нам хмурясь. Мы поклонились.

– Могу я поинтересоваться характером вашего поручения? – начала она, не обращаясь ни к кому из нас конкретно, но Торренс, шагнув вперед, ответил:

– Наш визит вряд ли можно назвать поручением, мадам. Мы здесь по важному делу к мистеру Уэтерби, который, я надеюсь, скоро вернется и даст нам возможность продолжить нашу беседу.

– Я этого боялась! – ответила она с выражением сожаления. Она села в то же кресло, которое занимал Уэтерби, и попросила нас занять свои места. В ее манере было что‑то странное, выдававшее глубокую озабоченность нашим визитом. Засунув руку в карман, она достала футляр для очков и водрузила очки на нос. Затем она посмотрела на каждого из нас по очереди с растущим интересом.

– Вам не нужно скрывать от меня свои дела, джентльмены, – продолжала она, – мистер Уэтерби – мой отец. Как вы знаете, он очень старый человек, и я выступаю в двойном качестве – сиделки и попечительницы для него. Он ничего не делает без моего ведома.

Ее речь была очень серьезной, а выражение лица – глубоко озабоченным. Торренс после минутного колебания ответил следующим образом:

– Ни на минуту не сомневаясь в вашем утверждении, мадам, не будет ли более правильным спросить согласия мистера Уэтерби, прежде чем говорить о деле, в котором он заинтересован наравне с нами? Если он согласится, я охотно объясню вам все, о чем мы говорили. А пока я могу лишь сказать, что наш разговор касался очень важного вопроса, который я вряд ли вправе разглашать без согласия всех заинтересованных сторон.

Она не отвечала несколько минут, в течение которых жесткий взгляд ее глаз смягчался, мне даже показалось, что они помутнели от слез. На мгновение она отвернула лицо и, сняв очки, тщательно их отполировала, вернув в карман. Затем она уставилась в огонь, словно раздумывая, как поступить, а потом, не отводя глаз, сказала:

– Я не буду спрашивать о ваших делах, джентльмены, но я расскажу вам кое‑что о своих. Мистер Уэтерби, мой отец, признаюсь с болью, помешан на изобретениях. Его состояние, которое когда‑то было огромным, было растрачено на всевозможные механические глупости, которые я не могу назвать иначе. Изобретатель, который когда‑то завладел его взглядом с помощью бумаги или его ухом с помощью речи, мог выжимать из него любые деньги, какие только пожелает. Видя, что наши средства распыляются, наш кредит уменьшается, а мой добрый отец не в состоянии видеть, что его обманывают, я обратилась в суд с просьбой о его опеке на основании умственной неполноценности. У него нет денег, которые он мог бы назвать своими, то немногое, что осталось у нас, находится в моем распоряжении. Если у вас есть планы, требующие денежной помощи, я должна откровенно сказать вам, что получить ее здесь невозможно.

Она замолчала и мы с Торренсом в изумлении уставились друг на друга.

– Но, мадам! – воскликнула я, не в силах сдержаться, – Мы проделали весь этот путь из Америки, с большими личными неудобствами и расходами, в ответ на письма вашего отца, и если он откажется помочь нам теперь, мы разорены.

– Это невозможно – совершенно невозможно, уверяю вас, мои дорогие сэры, – следить за перепиской моего отца. Он отвечает на все, что находит в бумагах, касающихся патентов. Это прискорбно, глубоко прискорбно, но ничего не поделаешь. Общественность неоднократно предупреждали в газетах, и мы не можем сделать ничего другого.

– Это действительно очень прискорбно, – сказал Торренс, – но позвольте спросить вас, мадам, если бы я смог продемонстрировать, к вашему полному удовлетворению, неоценимую пользу моего воздушного корабля, можно ли было бы побудить вас помочь в его строительстве?

– Увы, мой дорогой сэр, у меня нет средств!

Наступило тягостное молчание, в котором, как мне показалось, был виден конец всего происходящего. Мысленно я пробежался по счетам нашей наличности и примерно прикинул, как долго они еще продержатся. Как бы мы ни злоупотребляли жильем миссис Твитчем, я предвидел, что нам придется покинуть его в поисках более худшего.

– Неужели нет ничего, что могло бы побудить вас проявить интерес к нашей затее? Помните, это изобретение века. Все существующие железные дороги, все телеграфы будут считаться ничтожными по сравнению с ним, когда он будет построен и получит коммерческую значимость. Помните также, что требуемая незначительная сумма будет возвращена в десять раз в течение шестидесяти дней. Помните, моя дорогая мадам, что, отказываясь помочь нам, вы выбрасываете величайшее материальное благословение, которое только может обрести человек. Это мечта веков – кульминация всех надежд. Подумайте хорошенько, прежде чем отказываться!

Я был так взволнован, что говорил более серьезно, чем когда‑либо прежде, понимая, что если мы потерпим неудачу с "Уэтерби и Харт", то станем изгоями. Но весь мой энтузиазм и все красноречие моего брата были тщетны.

– Дело не в том, что я не хочу, а в том, что я не могу, – повторила дама, которая на самом деле не казалась лишенной сочувствия или должного понимания ситуации.

– Значит, у вас нет друзей, – продолжал я, – которых можно было бы убедить принять участие в изобретении, я бы сказал, открытии, ибо это действительно скорее открытие, чем что‑либо другое?

– Большинство наших друзей уже потеряли деньги из‑за увлечения или слабости моего отца, и я не осмеливаюсь затрагивать эту тему ни с кем из них.

Мы встали, чтобы уйти, поблагодарив даму за ее объяснения и проявленный интерес. У двери Торренс остановился.

– Я чуть было не забыл, – сказал он, – ваш отец говорил нам о сарае, который он готов предоставить в наше распоряжение, если он понадобится нам для мастерской. Предложение еще в силе?

Дама улыбнулась и сказала, что не может отказать в такой простой вещи, особенно когда мы проделали такой долгий путь и вправе ожидать многого. Мы поблагодарили ее, попрощались и ушли.