Тайны старого дома

Автор: Дмитрий Чепиков

Возрастное ограничение: 18+

Текст обновлен: 28.08.2024

Аннотация

Мир мистической реальности кажется обманчивым, логически невозможным и противоречивым, но стоит лишь слегка коснуться него, пути назад – к привычному бытию, уже не останется… Каждый рассказ из этого сборника – загадочная комната или тёмный угол огромного старого дома, наполненного тайнами.

Тайны старого дома

Дмитрий Чепиков

ISBN 978‑5‑0060‑3829‑5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Под тёмной водой

Монаха Григория, поселившегося в охотничьей избе, возле лесного озера, близи деревеньки Погребное, местные признали и зауважали сразу, при первом же знакомстве. Пожилой мужчина, лет шестидесяти на вид, высокий, жилистый и крепкий, пришел в деревню за продуктами и, не имея денег, поправил старосте крышу, да двум солдатским вдовам надежный забор сколотил. Война с французами, унёсшая многие и многие мужские жизни, заставила деревенских баб по‑особенному смотреть на тех, кто остался. Пусть это даже были и отшельники, людей без необходимости сторонящиеся, однако при случае в хозяйстве полезные. Местные перешептывались между собой, что монах Григорий – человек серьезный, бывший офицер, немало врагов на войнах за Отечество на тот свет отправивший, а на склоне лет в отшельничество подавшийся.

В забытой богом деревеньке на десяток изб, затерянной в лесах, любые люди были ценны. Всё лето монах приходил в деревню из своего скромного лесного владения, помогал местным по хозяйству, брал в дар молоко, овощи и хлеб, да изредка мяса кусок перепадал старику, хотя живности в округе водилось немерено. Только не хотел благочестивый монах зверей губить, навоевался и смерти повидал досыта, теперь и жизнь лесных животин жалел. Впрочем, внук старосты, Андрейка, видал его подолгу сидящим на берегу лесного озера, на искусно собственноручно сработанном рыбацком помосте, с удочкой и крынкой молока подле пенька, на котором Григорий восседал. За монахом детишки частенько подглядывали, вопреки родительским запретам. Монах тоже их замечал, благодушной улыбкой одаривал и молитву за здравие ребятни произносил. Однако к озеру, по приказу старосты, детей близко не подпускал, хворостину показывал издалека и брови хмурил. Не прогонял только деревенского слабоумного Федота, щуплого мужичка неопределённых лет. Тот, с тех пор как Григорий в охотничьей избе поселился, чуть ли не жил на задворках монашьего убежища. К воде его тянуло, как всех нездоровых духом. Частенько ему отшельник молитву по вечерам читал и собранной чёрной смородиной угощал. Правда, ни в дом, ни к водоёму дурачка не пускал. Потонет вдруг, а с него, потом староста, как за дитя малое спросит. К тому озеру, неизвестно как и когда образовавшемуся прямо посреди рощ лиственниц и дубов, у старосты, да и у всех взрослых жителей Погребного имелся особый пиетет.

Сколько себя помнили деревенские, туда никто не ходил ни купаться, ни рыбу удить. Лет, эдак десять назад, студент‑натуралист из университета московского в деревню приехал. Прибыл, как он выражался, озеро изучать и природу вокруг него. В охотничьей избе поселился на лето, да вдруг пропал через две недели. Перестал за продуктами в Погребное приходить. Его и местные искали, и полицейские из уезда, и охотники каждую сажень вокруг озера обыскали. Так никого и не нашли. Двое смельчаков неподалеку от берега ныряли и с утлой лодчонки багром и шестом тыкали. С тем же результатом. Почему только по‑над берегом? Потому что озеро, дубовым лесом со всех сторон зажатое, чрезвычайно глубоким слыло, бездонным попросту говоря. Озеро само небольшое, почти идеально круглое, саженей тридцати в диаметре. Ни один шест, ни даже два или три связанных вместе шеста до дна не доставали. Потому и побаивались его мужики и бабы, и детишек туда не пускали. А плескаться все ходили на речку Беленькую, пусть и не такую чистую, как озёрные воды, зато на душе спокойнее. Стоячая вода, она суеверным людям всяко опаснее проточной кажется. Издревле так считали, и с тем считались.

Близилась осень и монах удвоил свои труды, утепляя ветхое жильё и увешивая рыбные сушилки провисшими рядами выпотрошенной и просоленной рыбы. Натаскал себе из деревни столько овощей и муки, что точно до весны протянуть бы хватило. Ведь зимой тут такие сугробы насыпает – по пояс можно провалиться, а до деревни версты полторы, не набегаешься. В свободные от работы минуты любил Григорий сиживать на деревянном помосте, врезающемся в озеро на три сажени, так что легкая волна вокруг него плескалась и умиротворяла сидевшего на нём. Правда к концу лета кристально чистая вода в озере зазеленела, а вместе с тем и рыбы поубавилось, но привлекательности для отшельника место не потеряло.

Есть ведь притягивающий эффект в колыхании пламени и движении воды. Моряк из Погребного, сын старухи Шориной, в письме матери писал, что даже самый ужасный шторм в море по‑своему прекрасен. В стихах грамотей писал, кривеньких и нескладных, но душу старушке согревающих. Сама бабка неграмотная была, но староста ей раз в месяц то письмо перечитывал, радовал Шорину. А через год известие пришло, что сынка её, единственного, за борт волной смыло, точнёхонько во время шторма в тропических водах у берегов Африки, куда корабль курс держал. Вскоре старушка тоже померла, не выдержав тяжелой утраты, как раз через неделю, после того как монах ей забор починил. Шорину похоронили, а то письмо со стихами про море и шторм забрал себе Григорий. С разрешения старосты, конечно. И подолгу вглядывался отшельник в написанные мелким убористым почерком ровные строки, казалось отдающие грохотом шквальных волн и картиной бесконечных океанских просторов. Вслух сам себе читал монах эти строки, сидя на излюбленном помосте и закрывая глаза, представлял себе, что вокруг него могучий океан, а не озеро крохотное. Особенно впечатлялся он, когда сильный ветер поднимал волны на озерце, накатывая на низенький берег, а раскидистые деревья вокруг озера шумели и гнулись. Тогда в их шуме старику слышался шторм, охвативший его судёнышко‑помост. Каждый человек волен на самые невероятные фантазии в собственном разуме и фантазии эти, человеку никак не запретить.