Трэтер – 1

Отвечать я не стала. С этой тварью мне разговаривать больше не о чем. Напоследок я со всей скручивающей узел внутри злостью глянула на ублюдка, отчего тот, мгновенно побледнев, испуганно отскочил в сторону, судорожно метнувшись рукой в карман. Пульт ищешь? Скотина. Презрительно скривившись, начихав на окрики медиков и конвойных, подошла к ребенку, присев перед ним. Хочу увидеть глаза. Глаза не умеют врать.

 

Кукольное личико, слегка заостренные кончики ушей – не так, как у меня, а просто самый верх раковины. И двигаться, как мои лопухи, они вряд ли умеют. И бархатистой шерстки на них тоже нет. Прямой ровный носик, густые черные ресницы, идеальный изгиб бровей и опущенные долу глаза. Эдакий миленький кукленок.

 

– Привет, – не знаю, как он отреагирует на мою вольность: мы, подопытные, не любим чужих прикосновений, но так хочется передать ему свое тепло. Показать, что я в силу своих возможностей постараюсь его уберечь. При этом прекрасно понимаю: ребенок, выращенный в лаборатории, хлебнул немало, и сомневаюсь, что он знает хотя бы слово «любовь», не говоря о чувстве. Куда, мать его, катится мир?! Мир, в котором так издеваются над детьми?! Мерзость!

 

– Давай знакомиться, – легонько дотронулся пальцами до его руки, приподняв и положив его ладошку на свою ладонь. Не считая ушек, маленькие острые перламутровые коготки красовались вместо нормальных человеческих ногтей. – Меня зовут Эльта. Для друзей. Остальные называют тридцать первой.

 

Ребенок заинтересованно приподнял голову, но глаза оставались практически закрытыми. Боится их показать?

 

– Посмотри на меня, я тоже не совсем человек. Уже, – склонившись к миниатюрному ушку, тихонечко шепнула: – Не бойся. Моих глаз тоже многие не выносят. А мне они последнее время стали нравиться.

 

Ребенок резко распахнул глаза, а я еле сдержалась, чтобы не отпрянуть. Вот же твари, что сотворили, а?! Весь белок нормального человеческого глаза был абсолютно черен. И в центре этой угольной тьмы – алый зрачок. Круглый, в отличие от моего треугольного.

 

– Глаза… – очень тихо, с хрипом произнес ребенок, внимательно рассматривая мои глаза, – красивые… зеленые…

 

– Пить хочешь? – сразу вспомнилось, как жутко мне хотелось воды после очередных опытов, а горло буквально резало от сушняка. Он кивнул, вновь уставившись взглядом в пол. Видимо, привычка.

 

– Эй, живодеры, дайте воды.

 

– Перебьешься, – огрызнулся один из эскулапов, складывая свой чемоданчик и собираясь отправиться следом за окончившими наше обследование коллегами.

 

– Не мне. Ребенку, козлина.

 

– Перебьётся, – мстительно сверкнув глазами из‑под очков, ушел.

 

– Скотина, – бросив взгляд в сторону, заметил конвойного. – Эй, парень, будь хотя бы ты человеком в этом гадюшнике, принеси воды ребенку. Не можешь сам, попроси кого‑нибудь.

 

Надо же, хоть один человеком оказался.

 

– Сейчас принесут, – тихонько сжала пальчики, все еще доверчиво лежащие в моей руке.

 

– Нарываться бессмысленно, – мужской голос вырвал меня из разглядывания малыша. Тринадцатый? – Почему ты с нами? Одежда. Волосы. Собака.

 

– Бонусы, как самому перспективному материалу, не более.

 

– Тринадцатый, ты уверен, что она наша? – нахмурился один из близнецов, умудряясь шептать так тихо, что услышать их слова способны только мы, изменённые.

 

– Тридцать первая, я помню её, мельком видел пару раз, – кивнул его брат. – Только раньше он была иной.

 

– Оу! – присвистнул двадцать третий. – Как тебя…

 

Ребенок тоже заинтересованно вскинул взгляд на меня.

 

– Да, малыш, изначально я была… Ай! Проклятый датчик, дрессирует. Был нормальной человеческой женщиной. Сейчас на меня посмотришь и не скажешь, что такое возможно, да?

 

– Было… очень больно? – с сочувствием прошептал ребенок, а у меня от его вопроса сердце сжалось. Боль… Это измеритель нашей жизни в лаборатории.

 

– Да, – такого короткого ответа достаточно каждому из номеров. Мы знаем, что значит простое «да».

 

– Что нас ждет дальше? – робко спросила девушка «зеленый двадцатый».

 

– Мы все умрем, – совершенно спокойно выдал ребенок, вышибая мозг своим ответом.

 

– Но побарахтаться надо, – горько ухмыльнулся тринадцатый.

 

– Начинается, – нервно дернулся номер третий, отступая чуть в сторону за наши спины.

Пожилой докторишка с привычным холодно‑равнодушным взглядом патологоанатома, уткнувшись в записи, что‑то отметил себе и кивнул троим мордоворотам‑медбратьям.