Трэтер – 1
Состоялся суд – сплошной фарс и клоунада. Адвокат откровенно смешил, пытаясь лавировать так, чтобы не сильно выставлять меня в добром свете перед людьми, отрабатывая свой гонорар. Вообще удивительно, зачем было приглашать в зал зевак, если и так знали, что посадят и надолго? Мыслями я была не здесь, не в клетке зала суда. Мне постоянно жутко хотелось спать и чтобы побыстрее оставили в покое, забыв о моем существовании. Нервы, они не железные.
Послушать, что рассказывает суду обвинение, стоило. Стало понятно, почему я тогда так просто попала в вип‑зону к мажорику. Я действительно дура! Сначала полгорода задолбала расспросами и попытками выйти на всех четверых. И после этого я еще рассчитывала, что никто ничего не узнает. Да у того же «папаши» своих ушей в городе хоть пруд пруди. И дитятко свое он берег неплохо. Знал, сволочь, об увлечении своего отпрыска. Знал и ничего не предпринимал. А, нет! Предпринимал! Отмазывал, сука. Телохранителей нанял.
А я? Я просто сама плыла к ним в руки. Они все спланировали. Ждали. Хотели взять с поличным, чтобы наверняка. Из тех троих, что я раскатала по асфальту, один выжил. Остался инвалидом на всю жизнь, ходить не сможет. Даже не знаю, кому лучше – тем двоим, что окочурились, или ему, теперь полностью зависящему от других.
Как на меня орали и проклинали их матери… Я смотрела на этих женщин и думала: как получилось, что они воспитали таких ублюдков, если настолько сильно любили своих детей? Отцы грозились показать мне кузькину мать и требовали не рассчитывать, что я легко отделалась, мол, меня достанут и в тюряге.
Смотрела я на этот спектакль и не чувствовала совсем ничего. Ни единого сожаления. Если они шли убивать, значит, были готовы, что в ответ могут убить и их. Нельзя отнять жизнь и продолжать жить безнаказанно, точно зная, что чьё‑то горе исчисляется всего лишь жалкими годами заключения в ограниченном пространстве, где ты будешь спать, есть, общаться и ждать освобождения. А они вообще посчитали себя бессмертными и способными творить, что душа пожелает. Нет, господа, всегда найдется такой, как я. У которого так же слетят все условности, и он сможет отомстить. Ведь границы человек устанавливает себе сам!
Значит, виновата только я?! А как же мой сын? Как же его жизнь? Моя, сука, жизнь?! Если бы ты украл мешок капусты, я бы заступилась, а убив – преднамеренно, жестоко, – ты жить не должен. Я не мстила – я восстанавливала справедливость! Я спасала других – тех, кто мог подвернуться этим упырям под руку! И я права! Эти нелюди отняли у меня смысл моей жизни, выкорчевали мою душу и хотели продолжать жить, как будто ничего не произошло? Ну, нет, так не пойдет! Не выйдет!
– Теперь мы квиты, – единственное, что я сказала, покидая зал суда. Мне не в чем оправдываться.
Суд закончился вполне ожидаемо. Двадцать пять лет строгого режима. По моим подсчетам, поделив эти года на четверых… Чуть больше шести за каждого? Немного. Будь я извращенцем с маньячным складом ума, вернувшись через всего каких‑то сраных шесть лет, убивала бы куда круче и оставляла бы гораздо меньше улик, намотав на ус поучительные истории сокамерников. Нет? Да бросьте! Все так и бывает! И зачем?! Почему жизнь отморозка стоит дороже, чем жизнь обыкновенного законопослушного человека?! Ребенка?!
Здоровенная колымага, грохочущая, как консервная банка, везла меня к месту моего заключения на хренову тучу лет. Громкий грохот, мат водителя и удар по машине, закувыркавшей меня внутри кузова, как в центрифуге, и темнота.
В себя пришла от пощечин. Еле разлепив глаза и стараясь продраться сквозь муть, заволакивающую сознание, с трудом сфокусировала взгляд на силуэте очень толстого мужика.
– Открой свои зенки, сука! – удар был хорош. Я, никогда не умевшая драться, растянулась на полу в позе медузы, то есть «тело желеобразное – одна штука», и молча пересчитывала количество вспыхивающих перед глазами звездочек. Космос!
– Шеф, она так сдохнет, – гулким эхом произнес чей‑то голос.
– Хорошо, – злобно выкрикнул второй со знакомыми визгливыми нотками. – Убери от меня эту падаль. Ничего, там ей понравится. Будешь долго помнить меня, тварина!
Пальцы вцепились мне в волосы, заставляя от боли приподнять голову и посмотреть в жирную харю красного от ярости мужика.
Кажется, хватать за волосы – это у них семейное. Естественно, я догнала сразу, чья это рожа. Не выдержал? Как‑то долго терпел. Что дальше? Меня сразу убьют или помучают?
– Смотри на меня, сука! – и снова удар по лицу. Нет, легко на тот свет уйти мне не светит. Жаль. Боль я не люблю.
– Пошел ты, – прохрипела я, закашлявшись. Кажется, пару ребер я все же сломала, и рана вновь открылась.
– Что?! – дурниной взревел он, с размаха наступая ногой мне на пальцы. Жуткий хруст и адская боль заставали заорать.
– Шеф, покалечите – полудохлое тело не примут.
– Заткнись! – разошелся боров, и я не успела понять, что произошло, когда запястье прошибла дикая боль. Закричав, срывая голос, я попыталась схватиться за пострадавшую конечность и тряхнула головой, желая убрать муть перед глазами. Надо сориентироваться и попробовать как‑то защититься. Звук выстрела, и опаляющая боль в ноге. Скуля на одной ноте, я попыталась сгрести себя в кучу и отползти в сторону.
– Шеф, ваш план сорвется!
– Пусти! Пусти, я сказал! Блядь! – взревел тот.
Новая попытка двинуться привела к все сильнее накатывающей дурноте, перед глазами то и дело становилось темно.
