Тринадцать секунд

Итак, он принялся за рассказ. Олег Чухонцев не может нести полностью ответственность за совершенное злодеяние, это стало для него очевидным после долгих, тщательных изысканий, и с этого он начал свое выступление. Адвокат перечислил те причины, которые позволяли зачислить безмолвно видевшего на черной скамье Олега в разряд добропорядочных граждан, о них все знали, равно, как и о ничего не доказавшей медицинской экспертизе, – факт ее провала Евгений Лукич подчеркнул особо. Убедив слушателей, которые, кажется, нисколько не сомневались в добропорядочности Чухонцева, защитник перешел к предыдущему убийству, совершенному в том же доме за пятнадцать лет до описываемых событий, и зачитал выдержки из показаний соседей, характеризующих главу семьи, жившей в доме в те времена – свидетельства эти, как известно, оказались практически идентичны. Он объяснил, зачем ему понадобилось привлекать к делу и предыдущее зверское убийство, как удалось выяснить Евгению Лукичу, оба случая имели одну первопричину. И сейчас он ее раскроет.

Зал зашумел. Судья довольно долго призывал к порядку, он и сам с интересом слушал рассказчика, и ожидал скорейшего продолжения.

Выдержав минутную паузу, защитник продолжил. Он углубился еще дальше в прошлое, добравшись в своих поисках до тысячу девятьсот одиннадцатого года. Вынув из папки копию газеты «Житейские ведомости» от двадцать шестого июня, Евгений Лукич сообщил, что разгадка именно в ней. И в установившейся тиши, прочел содержание выделенной им заметки. Ни одного слова не прибавляя от себя. Когда он закончил, то еще с минуту стояла прежняя тишина. А затем зал взорвался.

В девятьсот одиннадцатом году на участке дома Чухонцевых стояла изба кузнеца Бахметьева. В те времена поселок Кубыри еще не подобрался к этим местам, и жилище кузнеца приписывалось к деревне Михалевичи, позднее исчезнувшей в толще лет. Бахметьев оказался клейменым, из бывших каторжан, проведший шесть лет на рудниках в Бодайбо, за поножовщину в трактире. Однако, и кузнецом он являлся отменным, выходившие из‑под его молота серпы, лемехи да топоры оселка не знали; хоть и брал за них Бахметьев втридорога, да все равно покупатель не переводился. Больно хороша оказывалась работа.

Сам кузнец слыл человеком нелюдимым, жил на отшибе, работал всегда один, без помощников, а когда исполнял заказы, непременно запирался на все засовы. И потому ходила о нем, и об изделиях его недобрая молва, мол, не все чисто в них. Но, несмотря на это, а может, именно благодаря подобной темной славе, спрос у Бахметьева имелся всегда.

Тайна удивительных Бахметьевских поделок раскрылась как раз за день до описываемых в «Ведомостях» событий. В Кубырях поймали одного цыгана, как водится, за конокрадство. Стащили в участок и принялись по всей форме допрашивать. И под таким «давлением следствия» цыган неожиданно рассказал, что грех на нем лежит несмываемый, поскольку похитил из деревни неподалеку, он запамятовал ее название, девочку лет восьми, как раз месяца за два до своей поимки. Получил два целковых, да тут же и пропил их. Что за девочка, того не помнит. Кто организовал похищение – да кузнец какой‑то из Михалевичей, он с ним всего дважды и встречался, и встречаться больше не имеет желания. Слухи ходят, говорил цыган, понижая голос, будто железо от невинной крови крепче становится.

Прознав каким‑то образом про слова цыгана, народ в Михалевичах полицейских ждать не стал, разобрался сам. Ночью окружили дом кузнеца да запалили со всех сторон разом. И разошлись лишь утром, когда здание прогорело, а на пепелище нашли селяне обугленный труп кузнеца. А в тот же день в подвале обнаружили множество детских косточек, топором изрубленных….

После этих слов, зал никак не мог успокоиться. Судья тщетно стучал молотком, и вот после этого и спросил у Евгения Лукича о его самочувствии. Но спросил как‑то неуверенно, будто и сам сомневался в своих словах. На что защитник ответил искренне, что и сам не верит в сверхъестественное, вернее, не верил до позавчерашнего дня, когда ему удалось собрать все воедино, и никак иначе он не может соотнести все имеющиеся у него на руках факты. А посему просит к судьбе Чухонцева подойти, исходя из всего им вышесказанного.

Зал снова зашумел, на сей раз одобрительно. И поскольку последнего слова от Олега добиться не удалось, суд удалился на совещание. Длилось оно долго: судьи несколько часов, до самого вечера, не возвращались, не решаясь вынести вердикт.

Под выкрики и свист судья зачитал приговор: пять лет. Чухонцев спокойно дал себя увести, приговор он пропустил мимо ушей. Словно понял, что миссия его на этом закончена, песок пересыпался, и часы никто переворачивать не будет. Увы, так оно и оказалось: в камере Олег не протянул и недели – остановилось сердце.

А в день завершения процесса, присоединяясь к поздравлениям от коллег и знакомых, я поинтересовался у Евгения Лукича, что он думает по поводу рассказанного на суде. Сколь уверен в том, что кузнец и в самом деле не угомонился после смерти, ведь похорон не было, тело закопали сами селяне, без священника, без обряда….

Он перебил меня самым бесцеремонным образом – рассмеявшись. И произнес: «Вот видите и вы поверили. Что тогда говорить о прочих присутствующих. Будь у нас в стране суд присяжных, я наверняка бы добился оправдательного приговора. Но и судью можно понять, представляю, что бы с ним сделали, дай он Чухонцеву меньший срок. А что же до мистики, молодой человек… скажу просто – сейчас это модно. Время такое, все эти экстрасенсы, колдуны, целители и прочие вошли в наш обиход. Без них уже не интересно. Собравшиеся в зале суда хотели поверить в необъяснимое – они и поверили, как видите, им оказалось достаточным всего несколько слов. А, утешив их, я умываю руки».

И сказав это, снова повернулся к товарищам, приглашая их за стол. Пригласил и меня, но я поспешил откланяться: после этих слов у меня не оказаось ни сил, ни желания проводить время в обществе Евгения Лукича и его знакомых.

 

– Но все, изложенное адвокатом, правда? – спросил я.

– Безусловно, – кивнул Феликс, придвигая чашечку своего любимого капучино. – Я ему верил, но все же счел возможным уточнить данные. Историю кузнеца Бахметьева он пересказал дословно. А уж потом попросту приложил ее к той трагедии, что разыгралась много позже.

– Однако, ведь есть сходство между первым преступлением и вторым. Трудно возразить, что у этих двух убийств нет общих корней.

– Внешнее сходство, друг мой, еще не означает сходства внутреннего. До сих пор неизвестно, что толкнуло Чухонцева на столь тяжкое преступление, мотивы, которыми он руководствовался, так и остались невыясненными, да следствие и не особенно старалось. Как и в первом случае, когда все оказалось сделанным до них. Понять, что же на самом деле объединяет – не считая стародавней истории о кузнеце‑детоубийце – эти два преступления, увы, не представляется возможным. Если, и в самом деле, есть меж ними сходство, – добавил он. И продолжил, как бы с новой строки: – Знаешь, месяц назад я приезжал в Кубыри по делам службы. Естественно справился о доме. Я полагал, что его давно снесли, но нет, дом стоит. Около трех лет назад его заселила семья беженцев из Ингушетии…. Да, им просто негде найти приют.

– Что же будет с ними? – медленно произнес я, кажется, всерьез в этот момент ожидая, что Феликс ответит мне. Но он лишь пожал плечами и невесело усмехнулся.

– Знаешь, эти же вопросы и не давали покоя мне пятнадцать лет назад. Вот только ответов на них до сих пор нет.

 

Взаимность