Тринадцать секунд

Мой друг адвокат Феликс Вица встретился в месте, совершенно для него необычном, не подходящем ему уже в силу одной только заурядности. Неведомыми ветрами его занесло в библиотеку, причем не солидную центральную, где, теоретически, его можно еще встретить, а самую что ни на есть заурядную, районную, позабытую не только жителями района, но, думается, и составителями телефонного справочника.

Меж тем, Феликс нашелся именно там. Он прохаживался меж стеллажей и не просто любезничал с миловидной девушкой библиотекаршей, а уже держал в руке книгу и явно намеревался взять с собой, поскольку в изящных выражениях, присущих только ему, просил девушку оформить абонемент и предлагал свои водительские права для засвидетельствования личности. Во всем, довольно просторном, помещении библиотеки они оставались одни, и голоса их свободно разносились по коридорам и лестницам. Особенно голос Феликса, хорошо поставленный, четкий, с великолепной артикуляцией. К слову, раз речь зашла обо мне, то я как раз поднялся до второго этажа и, уткнувшись в табличку «Библиотека №27 им. Гончарова» – только в этот момент в голову закралась мысль, что ошибся зданием, – услышал сочные фразы, изрекаемые моим другом. Его голос столь мало вязался с убогой обстановкой помещений, что я против воли заглянул за прикрытую дверь.

Феликс стоял, наклонившись над заполнявшей абонемент девушкой, – ладонью накрывая ее руку, – и довольно мило, хотя и громко, разглагольствовал о пустяках такого рода, от которых у девушек слушающих их, не исключая и симпатичную библиотекаршу, немедленно пунцовели щеки и потуплялся взгляд, а дыхание становилось прерывистым и от этого грудь взволнованно вздымалась и опускалась, символизируя нешуточный шторм, разыгрывающийся в эти минуты в прежде безмятежно ясной и тихой заводи.

Войдя незамеченным, я некоторое время наблюдал, ожидая, когда буду замеченным. Это случилось не ранее, чем девушка заполнила абонемент и Феликс поцеловал ее тонкую руку, ту, что производила все записи, и долго не выпускал из своей. Впрочем, и девушка не спешила забирать ее у приятного посетителя, и сделала это, лишь когда ее рассеянный взор сосредоточился на моей фигуре у самой двери.

Оба немедленно прервали свои прежние занятия. Феликс быстро подошел ко мне, видимо, собираясь что‑то высказать, но я опередил его:

– Вообще‑то я по твою душу.

Феликс недовольно хмыкнул. Но делать нечего, визит оказался безнадежно испорчен мною, моему другу оставалось только попрощаться.

– Интересно, – буркнул он, выпроваживая меня за дверь, – каким образом ты умудрился здесь оказаться? Занимался частным сыском?

Я постарался успокоить недовольного Феликса, не особенно старавшегося скрыть свои чувства, и объяснить причину появления в этом глухом уголке города. Получилось неплохо, адвокату пришлось признать неосторожное обращение с собственным голосом.

– Никогда бы не предположил, что здесь такая акустика, – и, переменяя тему, спросил: – А что тебя заставило гоняться за мной по всему городу?

Выслушав ответ, Феликс только плечами пожал.

– Так ведь не горит.

– А я искать тебя собирался только на следующей неделе. – и добавил: – Уж извини, что разочаровал.

Феликс только плечами пожал и, спустившись с лестницы, вышел в июльский полдень.

– Фотостудия, которая якобы тебе нужна, находится за углом, вон указатель, – довольно сухо сказал он, собираясь прощаться и протягивая для пожатия руку. Уже пожимая ее, я не утерпел и спросил:

– Если не секрет, тебя что сюда привело? Тайная встреча?

– С прекрасным, только с прекрасным, – он протянул книгу, чтобы я смог прочесть название: «Анри Барбюс «Несколько уголков сердца». – Не хотел идти в центральную библиотеку, мало ли с кем мог там встретиться. Может, с клиентом, может с собратом по коллегии. Или с судейскими, благо библиотека неподалеку от мест, где я частенько держу речь.

– Испортил бы свой устоявшийся респектабельный образ?

Он улыбнулся против воли и повернул в сторону студии, следуя моим курсом.

– Сам знаешь, последние десять лет даже западных и давно упокоившихся коммунистов в нашей стране недолюбливают. И это еще мягко сказано. Вот того же Барбюса не печатают ни в одном издательстве. Взятая мной книга, – он взглянул на обложку, – аж тысячу девятьсот шестьдесят восьмого года выпуска. Что тогда было, ты в курсе.

– Читал, но свидетелем не явился. Даже еще в школу не ходил.

– С тех пор многое переменилось и самым кардинальным образом. Тот же Барбюс, мог бы негативно повлиять на мою репутацию сейчас, а вот в те годы, напротив, укрепил бы ее.

– И только ради этого…

– Отнюдь. Просто у него есть один рассказ, напомнивший мне довольно давнюю историю. Происшедшую словно в продолжение этого рассказа, – Феликс сверился с содержанием. – Да, «Траурный марш».

 

Тогда я еще служил государству, но уже планировал трудиться самостоятельно; дорабатывал последние годы, и потому прилагал особое усердие.

В один из таких вот, как сегодня ясных, но нежарких июльских деньков, мне поручили вести одно дело. На первый взгляд, – когда я предварительно ознакомился с содержанием всего лишь тоненькой папочки, – пришел к выводу, что оно выйдет простым. Хотя и несколько странным. Сам посуди: семидесятилетний старик по фамилии Красовский убил ударом молотка по лбу свою супругу, годом его моложе; вместе они прожили почти пятьдесят лет. Убив же, сам вызвал милицию, сам написал чистосердечное признание. Поначалу даже отказывался от услуг защитника, однако под давлением следователя согласился, чтобы кто‑то – выбор, как ты понял, пал на меня – представлял его в суде. На первом же свидании старик откровенно произнес: «Да ты не забивай голову моими проблемами, сынок. Молчи и соглашайся. Я прожил достаточно, и большего мне и не надо. Как говорится, мавр сделал свое дело, и мавр уходит».