Тринадцать секунд

Случилось она аккурат пять лет назад, тоже в начале лета, тоже во время сильной жары. Являться в суд приходилось в рубашке с короткими рукавами, да еще и на голое тело, а я всего этого терпеть не могу. Зато прокурор не страдал, или возраст, или закалка тому причиной, но во время процесса он был застегнут на все пуговицы – в прямом и переносном смысле. Давил на присяжных, свидетелей, прессу – одним словом, чувствовал себя как рыба в воде, в отличие от всех остальных. Зал суда небольшой, да что говорить, сам знаешь, душный и неуютный. Нелегко приходилось всем, кроме него, понятно. И все же то дело я выиграл. А через несколько дней, когда пара газет рассказала о неожиданном финале затянувшегося процесса, ко мне прибыла первая посетительница по новому делу. Аглая Звонарева, еще год назад Евдохина. Как раз по поводу мужа и появилась, действуя на опережение. С порога выпалила, не успел я пригласить ее присесть:

– Мой бывший загремел в больницу с каким‑то отравлением. Подозревает меня, причем, настолько явно, что соизволил сообщить лично. Как только его откачали, так и порадовал. Мне нужна ваша помощь и защита. Этот человек до кого угодно докопаться может, он такой надсмотрщик, что во времена фараонов ему б цены не было.

Я пожал плечами: еще никакого дела не возбуждено даже, заявления ее бывший Антон Евдохин не подавал, к следователям или в полицию не обращался – куда спешить? Но она настаивала. Я пояснил, что дела может не быть вовсе, но Аглая так настаивала на моем участии, что я взял с нее задаток, сам не понимая, чем именно придется заниматься.

А на следующий день ко мне заявилась целая депутация. На это раз с работы Евдохина – он руководил небольшим предприятием по пошиву мужских костюмов и салоном‑магазином при нем. Так едва ли не все сотрудники, за исключением наемных, прибыли в контору. Немного, пятеро, но все они попросили ровно того же, чего день назад Аглая Звонарева. У меня почему‑то сложилось ощущение, что на адвокате они решили сэкономить, прибыв разом, возможно и так, но по истечении пары часов, я убедился, что не это послужило побудительным мотивом. Удивишься, но все они подозревали, что хозяин пошивочной начнет полномасштабные репрессии против сотрудников за, не поверишь, свою аллергию.

Дело в том, за четыре дня до появления Аглаи в моем кабинете Евдохин получил анафилактический шок, отдыхая после тяжелого трудового дня в своей голубятне. Собственно, этим хобби из детства повелел заняться его психолог, когда в очередной раз хозяин компании пережил паническую атаку. Последнее время, несмотря на то, что его дела шли в гору, Евдохин находил время и желание изводить себя и сотрудников, придираясь ко всем по любому значимому, а порой и просто выдуманному поводу. Это способствовало как увольнению половины состава компании, так и основой для работы врача. Евдохин слыл не только трудоголиком, но и деспотом. «Надо» для него значило, что работник обязывался разбиться в лепешку, но выполнить распоряжение – сколь бы сложным оно ни оказалось. Впрочем, Антон и себя не щадил, особенно, в первые годы существования пошивочной, работая чуть не круглосуточно. Он жил с матерью, и та его порой не видела неделями – спал на работе, ел кое‑как, все время пытался поднять предприятие, а затем, утвердив его, расширить и довести до тех кондиций, которые считал оптимальными. Не то, чтоб на костюмы компании находился особый спрос, но Евдохину нравилось заниматься этим делом. Он и прежде работал на мануфактуре, а затем ушел оттуда по сокращению и в начале нулевых открыл собственную компанию, где поначалу работали всего трое – он и его приятели. После приятели отпали, не выдержав условий работы и взаимодействия с основателем, Евдохин нанял других, затем еще одних…. Нынешний состав полностью сформировался за предыдущие четыре года. Удивительно, что при такой текучке кадров фирме удавалось выпускать весьма и весьма хорошие вещи. Раз я заказывал себе костюм у них; да ты помнишь его – пиджак без разрезов, чтоб не совать постоянно руки в рукава. Надо ж как‑то избавляться от дурацкой привычки.

Со временем, Евдохин поднял предприятие, стал получать хорошие деньги, выбрался из долгов, переехал в новую квартиру. Тут‑то его и сразил первый кризис, за которым через год последовал еще один, а после и еще. Трудоголик никак не мог сбавить темп и понять, почему подобное с ним происходит, хорошо, помог психолог, посоветовавший ему хотя бы по воскресеньям бывать дома и вообще, придти в себя, вспомнить приятные моменты в жизни, общаться, не задумываясь. А то сразу после окончания института, на который его мать едва наскребла последние деньги, он решил оборвать все прежние контакты, за ненадобностью – кроме тех двух приятелей, что составили ему костяк будущей компании. Шутка сказать, но на Аглае он женился, руководствуясь мыслью больше о необходимости иметь семью, чем по какой‑то еще причине. Удивительно, что при этом они умудрились целый год прожить вместе. Видимо, потому, что редко виделись.

Тут‑то Евдохин и вспомнил о своем детском увлечении. Лет в семь‑восемь, он любил голубей до самозабвения. Вот и сейчас, приходя в себя после тяжелого стресса, решил вспомнить былое, рассчитывая, что птицы быстро помогут ему придти в норму.

Наверное, так и вышло. Впрочем, голубятником он оказался не ахти каким, все же, детское увлечение одно, а содержание – совсем другое. За полгода большая часть голубей попросту сдохла, Евдохину пришлось купить новые, и тут он выяснил, что старая стая не хочет принимать новичков. Да и корма – в них он тоже не разбирался, давал, что посоветуют первые попавшиеся птичники из интернета. Неудача следовала за неудачей, но хозяин пошивочной каждый вечер шел в голубятню, кормил птиц, выпускал в небо.

Пока однажды в очередной раз не поранил руку о бесчисленные металлические кромки клеток. Царапался он часто, но только в тот злополучный день кормом голубей оказалась булочка с кунжутом. Одно из семян попало ему в рот, когда он обеззараживал поцарапанную ладонь сосанием. Евдохину стало тяжело дышать, он не понял даже, что произошло, когда его накрыл анафилактический шок. Из которого он выплыл в сознание уже в больнице, на третий день после происшествия, находясь в окружении мамы, спешно прибывшей ей на помощь тети Розы, бывшей супружницы и бухгалтера, заскочившего проведать хозяина.

Едва начальник утвердился в сознании, как сообщил, что его пытались отравить. Ситуация вышла нехорошая, ибо все, кто находился у его постели в тот день, да вообще всё окружение, прекрасно знало об аллергии. Евдохин говорил об особенностях своего организма, предупреждая на каждом углу, что и от чего с ним может случиться. Понятно, подразумевая праздники, на которые его иной раз приглашали, довольно редко, и еще реже он приходил. Но ставить в известность всех и каждого все равно считал обязанным.

Поняв, на что у него реакция, Евдохин сообщил во всеуслышанье, что это не просто так, и кем‑то явно подстроено. После чего и супруга и большая часть сотрудников оказалась у меня в клиентах, опасаясь возбуждения дела. Об Аглае я говорил, но повторюсь, что та рассказала: супруг явно считал, что Звонарева женилась на его состоянии, а потому держал Аглаю в черном теле, часто ссорился и под конец стал требовать чеки со всех ее покупок.

А ведь начинались отношения за здравие, даже какая‑то романтика со стороны Антона проскальзывала, пока Аглая не «повесилась ему на шею», по выражению Звонаревой, слышавшей это из уст мужа постоянно. Словом, супруга даже не стала обжаловать брачный контракт, который заблаговременно подписала – примерно за месяц до дня бракосочетания, в тот самый счастливый для девушки день, когда ей предложили не только руку и сердце, но и ручку для визирования документа.

Остальные сотрудники тоже не остались в долгу, наговорили на начальника пошивочной столько всего, что я головой качал, не слишком веря в их слова. И решил сходить к Евдохину, благо, тот уже выписывался.