Тринадцать секунд

Однако, мои надежды пошли прахом: ни до, ни во время процесса со мной он так и не разговорился. Когда ему давали слово, отвечал односложно, в случае затруднений, с моей подсказки, ссылался на дикость происшедшего, на состояние жены, – я запасся медицинскими подтверждениями того, что у Мирославы слабое сердце, – на собственное состояние. Словом, на суде я работал за двоих, Павел мыслями оставался где‑то далеко. Полагаю, его смущало и неизменное присутствие Мирославы, порой, во время его допроса, она смотрела на супруга таким взглядом…. Мне, постороннему человеку, и то становилось не по себе.

Павлу дали шесть лет, на год меньше, чем просил прокурор. При этом формулировка обвинительного заключения звучала приговором для меня: «непредумышленное убийство», а не «убийство в состоянии аффекта». Мои доводы суд отмел как «незначительные», это стало полнейшим фиаско. Я намеревался вернуть деньги Мирославе, но она отказалась. И этим добила меня окончательно.

После процесса, я месяца три не брался за дела вообще – все никак не мог придти в себя. И часто вспоминал невыносимый взгляд Мирославы, первое время он буквально преследовал меня. А еще слова Когана: когда он услышал приговор, то поднялся, пожал мне руку и произнес два слова: «благодарю вас».

Теперь все давно в прошлом. Я нашел силы вернуться в коллегию. Со временем засосала рутина дел, я выбросил из головы неудачу, отдавшись полностью новым процессам, вошел в привычную колею.

Прошло пять лет, и я узнал, что Павел освобожден, попав под амнистию. Он сам сообщил мне об этом, позвонил в тот же день, как покинул тюрьму, – разбередил старые раны. Нет, зла он на меня не держал. Радовался долгожданной встрече с Мирославой, впервые вне тюремных стен, и все приглашал меня домой.

Я вежливо отказался. Но Павел настаивал, отказать еще раз виделось невозможным, скрепя сердце, я поехал с ним. Можешь себе представить, каково мне было тогда.

Конечно, за годы, проведенные в исправительных местах, Павел изменился. Стал резче, жестче, и уже мало походил на того скромного малоприметного бухгалтера, каким являлся прежде. За чаем он попросил меня об одолжении, я согласился подыскать для него тихое местечко, прекрасно понимая, что на прежнюю должность его вряд ли возьмут. А потом сам решил поворошить прошлое. Вспомнил давешний свой разговор с прокурором: мы оба тогда подозревали Коганов в сговоре. Единственное, что останавливало нас, так это отсутствие мотива.

Павел внутренне сжался, услышав это. И в точности повторил свои слова пятилетней давности. Неожиданно я понял, что тайна эта так и останется с ним. А по тому, как посмотрела на меня Мирослава, я догадался, что она также посвящена в этот секрет и в той же мере не намерена болтать. Впрочем, в ее взгляде было столько всего намешано….

От Коганов я уехал довольно скоро, помню, на улице еще вечерело. А ночью снова вспомнился взгляд Мирославы, который и разбудил меня. Окончательно поставил на ноги телефон: звонил следователь районной прокуратуры, просил срочно приехать.

Там я снова встретился с Мирославой, на сей раз, она была в обществе какого‑то молодого человека лет на пять‑семь ее младше. Странно, конечно, но в первое мгновение мне показалось ее появление случайным. Впрочем, откуда мне было знать тогда, что история пятилетней давности еще не завершилась, и столь скорая развязка – всего лишь дело случая, а я буду присутствовать во всех решающих моментах ее окончания. Но в те минуты я лишь искоса наблюдал за странной парой, даже не пытаясь свести меж собой окаменевшую лицом Мирославу и этого молодого человека по имени Игнат, не стеснявшегося своих слез. Наконец, следователь повторил свой вопрос, адресованный мне. К сожалению, я не мог пролить свет на интересовавшее его дело. «Что за дело?», – поинтересовался я. А когда он ответил, не поверил услышанному.

Прошлой ночь убили Павла Когана – именно Игнат совершил это, по свидетельству и Мирославы и самого молодого человека. Дело обстояло следующим образом: вскоре после моего ухода, к Коганам пришел Игнат Береславский с твердым намерением раскрыть Павлу глаза. Из его бурного словоизлияния выяснилось, что молодой человек давно, уже не один год, состоит в отношениях с Мирославой, являясь фактически, вторым мужем. Игнат рассказал, что они познакомились в тот год, как посадили Павла и с той поры не разлучались. Мирослава, которую он призвал в свидетельницы, лепетала что‑то о внезапно вспыхнувших чувствах, о том, что прежде не знала такой любви, что ее отношения к Павлу – совсем не то, и вызваны совсем иными причинами, и Коган это должен понимать и принять. Молодой человек попросил развода. Разумеется, Павел не стал его и слушать и потребовал выйти вон. Игнат настаивал, Мирослава разрыдалась, перепалка переросла в бурную сцену, и в итоге Павел снял со стены ружье – как последний аргумент, могущий убедить прелюбодея. Игнат назвал Павла трусливой сволочью, кажется, так, и бросился отнимать ружье. Оно было заряжено – снова как в скверном кино – Мирослава, оставаясь одна, опасаясь воров, всегда держала его наготове. В пылу борьбы оба ствола извергли смертоносное свое содержимое. Павел скончался по дороге в больницу.

Оставшись не у дел, я долго переводил взгляд с Мирославы на Игната и обратно. Наконец, следователь закончил допрос, отпустил вдову и вызвал охрану.

И тут все и случилось. Береславский вырвался, бросился перед следователем на колени и закричал не своим голосом: «Ведьма, ведьма! Посадите ее, не меня! Посадите ее!». С большим трудом удалось усадить его и привести в сносное состояние.

Успокоившись, он принялся рассказывать. Торопливо, захлебываясь словами, уверял нас обоих – услышав, что я адвокат, Игнат больше апеллировал ко мне, нежели к следователю – что оговорил себя, а к убийству Когана не имеет отношения, что Мирослава заставила его, а он, не имея возможности устоять, дал согласие. Затем вспомнил об алиби, просил позвонить сестре, соседке, ребятам с работы. Те могли помнить, что Игнат в тот день сидел дома весь вечер один, никуда не отлучаясь. Требовал поднять всех и вся, особенно просил изучить, как важнейшее доказательство, его телефон с определителем, запомнивший время и продолжительность разговора, и номер звонившего. Ведь в то время, как умирал Павел, он беседовал с приятелем, а потом к нему заходила старушка‑соседка, просила вкрутить лампочку. И лишь затем позвонила Мирослава. Поскольку время смерти Павла следователю было известно с точностью до минуты, он кивнул, чтобы как‑то успокоить впадавшего в истерику молодого человека, согласившись отправиться на его адрес. Заинтригованный происходящим, я поехал с ними. Всю дорогу Игнат торопил меня – для быстроты перемещения по городу мы воспользовались моей машиной – точно боялся опоздать к назначенному сроку.

Когда мы поднялись на этаж, то увидели дверь в квартиру Игната открытой, а в самой квартире встретились с Мирославой, старательно уничтожавшей доказательства неучастия в убийстве своего любовника. Столкнувшись с нами, она попыталась бежать, думаю, если бы не Игнат, ее намерения оказались осуществлены. Мирослава поцарапала ему в кровь лицо, сломала палец и вырвала порядочный клок волос, но молодой человек, мне кажется, остался даже доволен. Беда его миновала. Береславский сыпал подробностями, не обращая внимания на Мирославу. Я пристально разглядывал сидящую напротив женщину, но по окаменевшему лицу ее невозможно оказалось хоть что‑то разобрать.