Тринадцать секунд

Гораздо больше интересного для следствия удалось выяснить о Зинаиде. Брак с Кищуком так же явился вторым в ее биографии. И первый закончился при столь же печальных обстоятельствах, тем более странных в силу недавних событий. Тогдашний муж Зинаиды был старше ее на двадцать семь лет, работал заместителем директора крупного предприятия, приносившим семье стабильный доход в шестизначных суммах, но и занимавшим все его время. Через год с небольшим после свадьбы замдиректора скончался от апоплексического удара во время любовных игр с супругой. Все работники предприятия хорошо знали о слабом сердце начальника, не составляла исключение и Зинаида, тогда слушившая секретаршей замдиректора по особым поручениям, то есть еще и охранником. В этом качестве она имела право на ношение оружия, имеет и по сей день. Кстати, по свидетельству коллег, с самого момента приема на должность Зинаида принялась строить своему шефу глазки. Как видим, весьма успешно.

Зинаиду спасло он судебных разбирательств два факта – оставшееся неизмененным завещание замдиректора, по которому она не получила ничего, и показания домработницы и шофера, в один голос утверждавших, что супруги жили душа в душу.

И еще одно обстоятельство удалось раскопать следователям. История вышла совсем давней, еще школьного времени. Зинаиде тогда не исполнилось и пятнадцати. В классе, где она училась, долгое время ходили слухи о излишне слишком близкой дружбе с одноклассницей. Поговаривали, что однажды их застали в туалете страстно целующимися, впрочем, оговорюсь сразу, дальше шепотков на эту тему дело не шло. Пока подруга Зинаиды не переметнулась к молодому человеку из параллельного класса. Такое простить оказалось невозможным, Зинаида подстерегла изменницу на вечерней прогулке и жестоко избила ее. Родителям потерпевшей пришлось обращаться к врачам на предмет возможного сотрясения мозга; сама же Зинаида остаток восьмого класса доучивалась в другой школе….

Прямых доказательств, обличающих Зинаиду Кищук в покушении на убийство мужа следствию собрать не удалось. Однако, убежденность в ее виновности, подкрепленная чистосердечным признанием, позволила делу добраться до суда. Василий пришел в ярость, узнав об этом. Он только выписался из больницы и принялся осаждать прокуратуру, но всякий раз получал от ворот поворот – к его мнению прислушиваться не хотели. Тогда он нанял для жены частного адвоката. Выбор его пал на меня.

Ознакомление с делом не отняло много времени, я и так слышал о нем, и получив клиента, лишь проглядывал четырехтомное собрание сочинений следствия, в котором едва не каждый документ вопиял против моей подзащитной. Обвинение не без оснований казалось серьезным, сыщики собрали все, что им удалось накопать на Зинаиду, и присовокупили к делу. Что же до ее супруга, то почти все свои наработки в этом направлении они благоразумно оставили при себе. Я почти ничего не знал о них, пока не предпринял подобное расследование, проще говоря, сам не принялся перекапывать грязное белье.

Ты меня прекрасно знаешь, дружище, все эти дурно пахнущие сплетни, компрометирующие материалы прошлых десятилетий, все многочисленные выписки из материалов личных дел и медицинских карт, именуемые косвенными доказательствами, казались и кажутся мне отвратительными. По мере сил, я пытаюсь бежать их. Но в этом деле, против таких обвинений можно было противопоставить только подобные им. А уж кто кого перебросает грязью – решит суд; тем более, что я стремился не к уменьшению срока подзащитной, но к полному ее оправданию.

Да, я надеялся, что из зала суда Зинаида выйдет с гордо поднятой головой. Тем более, мои контакты с ней складывались удачно, мне удалось отговорить Зинаиду не вешать на себя всех собак, хоть и с немалым трудом. Прокурор, с которым я встречался незадолго до начала суда, дышал миролюбием и признавал, что, если Зинаида примется согласовывать показания с Василием, и существенных противоречий в них не сыщется, суду придется ее отпустить. Как и мне, Виктору, моему старому приятелю, с самого начала не понравилось это дело, но, как говорится, назвался груздем – зачитывай обвинение.

Первое заседание суда неожиданно перенесли на неделю. Случилось из ряда вон выходящее: Василий неожиданно для всех переменил показания. Теперь он заговорил о покушении на убийство. А предыдущие свои слова объяснял аффективным желанием любящего супруга защитить половину. Ныне же он ни с того, ни с чего разобрался в сложившихся обстоятельствах, – возможно, не без помощи прокурорских работников, – и решил не выгораживать жену. А, может, и самостоятельно – к тому времени я неплохо понимал Кищука, и мог предположить, что подарок прокурору он мог преподнести и по собственной инициативе.

Надо сказать, Зинаида держалась молодцом. Узнав, что ее супруг стал свидетельствовать против нее, она как‑то вся сжалась, но не отказалась идти до конца. В ней проснулась злость, смешанная с отчаянной решимостью выиграть дело и надеждой на то, что я не подведу.

Теперь исход дела зависел от упорства сторон и силе красноречия их представителей. Прокурор особенно не церемонился, с самого начала слушания открыл козыри, поднял все нелицеприятные факты из жизни моей подзащитной, поставив их в порядке нагнетания страстей, добавив кое‑что и из истории мужа, пережившего нервный срыв и искавшего утешение у новой жены. Присяжным такая тактика не особенно понравилась, но не согласится с очевидным они не могли.

Когда пришло мое время в прениях, я первым делом предупредил господ заседателей, что буду пользоваться тем же, что и обвинитель, оружием, правда, той его частью, что прокурор благоразумно решил скрыть от общественности.

В большей степени мои слова касались Василия. Я пытался доказать, что случившееся есть не покушение на убийство, а попытка самоубийства, причем, далеко не первая. Если быть точным, третья, первые две относились ко временам десятилетней давности, когда безработный Кищук проживал со своей матерью. Два раза он вскрывал себе вены, сперва на одной, затем на другой руке, оба раза мать успевала помочь ему. После второго случая она и направила сына на лечение.

Присяжные в этот момент зашумели, а прокурор попытался воспользоваться ситуацией и склонить чашу весов на свою сторону. Он напомнил о пистолете. Для чего, спрашивается, Зинаида хранила оружие у себя дома, как не в качестве последнего средства убеждения. Кищук не раз просил избавить его дом от оружия, полагая, что это не доведет до добра, и он оказался прав. Я напомнил обвинителю, что Кищук страдал паранойей, а любое нервное расстройство может дать знать о себе и спустя годы после вроде бы успешного его излечения. Иначе защите трудно объяснить хотя бы неожиданную смену показаний потерпевшего. Не говоря уже о засвидетельствованных обеими сторонами случаях рукоприкладства Василия, чем черт не шутит, в порыве гнева он мог воспользоваться и оружием.

Шум в зале не стихал долго. Прокурор обратился к той части своей обвинительной речи, где им затрагивалась смерть при туманных обстоятельствах первого мужа Зинаиды. Я же, чувствуя нетвердость почвы под ногами, напомнил об отсутствии заинтересованности подзащитной в смерти первого мужа, и как бы, между прочим, заметил, что уж что‑что, а любовный удар Кищуку точно не грозит. Разве его собственные фантазии.

В сущности, дело зашло в тупик. На аргументы прокурора я выдвигал контраргументы, оперируя теми же материалами, но подавая их в ином ключе. Точно также действовал и обвинитель в отношении моих доводов. С разных сторон мы рассмотрели и брачный контракт, в котором, напомню, каждая из сторон при разводе могла претендовать на половину только совместно нажитого имущества. Затем, завещание, составленное Кищуком уже после женитьбы и оставлявшее после себя все матери. После, наличие у обеих сторон временных партнеров – прокурор напирал на то, что они одного и того же пола, я парировал, записывая это Зинаиде в плюс, ведь уж кто‑кто, а муж никак не мог пожаловаться на неисполнение подзащитной своих супружеских обязанностей.