Тринадцать секунд

Обмен ударами продолжался все время заседания. И, надо сказать, имел определенного сорта успех, ведь всякий раз в зал набивалось столько народа, что мест не хватало, и зрители жались у стен. Оно и понятно, всякий, пришедший на это представление и слушая о нелицеприятном поведении участников, имеет перед собой моральную основу для обеления собственных грехов, раз уж нечто подобное оправдывает профессиональный юрист.

Наконец, судья предложил обеим сторонам подводить итоги и выступить с последним словом. Прокурор, ничтоже сумняшеся, сжато повторил вступительную речь, усилив драматический эффект, и подвел под нее уголовную базу – четыре года ИТК, как единственный шанс, который он может дать Зинаиде на исправление.

В своем слове я в первую очередь не мог не отметить очевидной предвзятости обвинения – ни одного прямого доказательства вины Зинаиды Кищук им представлено не было. И, следовательно, прокурор, исходя лишь из собранных следствием косвенных улик, хочет исковеркать жизнь молодой женщины, которой едва за тридцать. Мой оппонент не выдержал и возразил, мол, нет свидетельств и обратного, то есть полной ее невиновности в глазах следствия. Конечно, он был прав, но он перебивал мою речь, и судья немедленно прервал его. «В силу же равности косвенных улик, – продолжил тогда нагнетать я, – невозможно с уверенностью сказать, что именно моя подзащитная, а не ее супруг, совершила роковой выстрел. Тем более, что причины, изложенные мною выше, говорили против этого, и самая основная, – бессмысленность подобного поступка, характерная скорее для пострадавшей стороны, нежели для обвиняемой».

Когда я садился, в зале кто‑то похлопал. Присяжные удалились на совещание. Я обернулся к Зинаиде, та побледнела как мел. Не лучше выглядел и Василий. Все, высказанное обеими сторонами за дни процесса, дорогого им стоило.

Присяжные совещались около часа, а, посовещавшись и выйдя из комнаты в зал, едва ли не дословно повторили мои слова: поскольку нет убедительных доказательств покушения Зинаиды Кищук на жизнь своего мужа, заседатели большинством голосов при двух воздержавшихся посчитали убедительными доводы защиты и постановили признать обвиняемую Кищук невиновной.

Женщину освободили из‑под стражи немедленно.

 

– И как сложилась дальнейшая ее судьба? – спросил я. Феликс неохотно пожал плечами.

– Не скажу точно. Зинаида не связывалась со мной более. С уверенностью могу утверждать только одно, в дом Василия она вернулась только для того, чтобы забрать оттуда вещи. Думаю, теперь их более ничего не связывало.

Он помолчал и неожиданно добавил:

– Кстати, интересный факт. Я о нем не упомянул на процессе, но сам по себе он интересен. Зинаида в свое время на стрельбище показывала неплохие результаты, ее тренер в разговоре со мной заметил вскользь, что пистолет для нее стал продолжением руки.

– Однако, она промахнулась, – заметил я.

– Если хотела, – медленно ответил Феликс, взглянув на часы.

– Ты имеешь в виду…

– Только то, что сказал. Проклятая двойственность! Ведь, в сущности, тайна выстрела так и умрет вместе с этой странной парой.

Он показал на циферблат своего «Брегета», заметив, что придти пораньше к Мехлисам мы уже не сможем. Феликс долго возился с ключами, запирая дом, я поджидал его, стоя у машины.

– И все же, – произнес я, выводя машину на проезжую часть, – каково твое мнение как адвоката, ведь я уверен, что по ходу дела у тебя сложилось определенное мнение на счет Зинаиды.

– Как адвокат, я считаю себя обязанным верить клиенту, – ответил Феликс, после недолгих раздумий. – Именно поэтому я и посоветовал ей изменить первоначальные показания.

Я резко повернул голову. Но мой друг в этот момент уже нагнул голову, занявшись ремнем безопасности. Увидеть выражение его лица мне так и не удалось.

 

Тени далекого прошлого

 

Своего друга Феликса Вицу я неожиданно встретил в городском парке. Одетый в спортивный костюм, он неторопливо трусил вокруг детского городка, стараясь избегнуть встречи с галдящей оравой подростков, носящихся на роликах по всему парку. Когда Феликс добежал до меня, вид у него стал далеко не блестящий. Он остановился, опершись на мое плечо, и с минуту пытался отдышаться. Обретя долгожданный дар речи, он просипел:

– Это просто ужасно. Не прошло и пяти минут, как я превратился в выжатую тряпку. Ума не приложу, как этим можно укреплять здоровье.

– Не все сразу, Феликс, – поддержал его я. – Постепенно научишься правильному дыханию и обретешь спортивную форму. Мне только не совсем понятно, как это ты оказался в числе любителей трусцы.

Он убрал руку с плеча и без сил плюхнулся на скамейку.

– Лечащий врач порекомендовал, будь он неладен. Я некстати пожаловался ему на вялость и плохой аппетит…

– Это у тебя‑то плохой?

– … а он, не осмотрев даже, порекомендовал побольше двигаться и поменьше сидеть. И брать пример с дедулек и бабулек, каждое утро у меня под окном бегающих от инфаркта, так они это называют.

– По мне ты и так в хорошей форме, – ехидно заметил я. – «Пума», если не ошибаюсь.

– «Рибок». Если на то пошло, придется купить беговую дорожку. Минуту назад я был облаян всеми находящимися в парке болонками, таксами и шпицами, не исключено, что, преследуя меня, они потеряли своих хозяев. И вот что интересно, за мной эта мелочь бежит, а за теми нахалятами на роликах почему‑то нет. Просто мистика какая‑то.

– За тобой им проще угнаться. Ладно, не бери в голову.

– Нет, я им сразу не понравился. Я вообще собакам не нравлюсь. Знаешь, я проголодался, сил нет. Давай заглянем в то кафе, – он кивнул в сторону улицы и, поднявшись, увлек меня за собой. – И, кстати, о мистике, мне вспомнилась одна давняя история. Заказывай кофе, и слушай.

 

Я не любитель мистики, тебе это прекрасно известно, но порой сталкивался с вещами, дать объяснение которым не в силах. Именно о таком случае, происшедшем лет пятнадцать назад, я и хочу рассказать.

В то время я только‑только начал заниматься практикой, и мой послужной список, насчитывал от силы десяток клиентов. Впрочем, это происшествие коснулось меня отчасти, как стороннего свидетеля: в те дни, я находился в долгожданном отпуске. Его перенесли на конец сентября, согласись, не лучшее время для отдыха. Хотя я был рад и этому: жаркое, в прямом и переносном смысле, лето меня вконец измотало. Посему договорился и снял комнату в поселке со смешным названием Кубыри, тут недалеко, километров тридцать от города. Райский уголок, скажу я тебе.