Твоя жестокая любовь
– Пока не поздно, наладь отношения с мамой. Она иногда приходит в сознание, и вполне может разговаривать. Знаю, Евгений Александрович настроил тебя против нее, но оставь все это, ты ведь ее сын. Не будь таким упертым, потом жалеть будешь, поверь! – прошу его тихо, оставив обычную ругань. О главном прошу, позабыв все остальное – мелкое и незначительное.
Я, как заколдованная, осторожно прикасаюсь к нему, невесомо опускаю ладонь на его спину, обтянутую светлой футболкой, чувствуя что‑то невероятное – смятение, дрожь, взрыв. Прижаться хочу всем телом к нему – горячему и близкому, обнять, впитать его силу. Сбежать хочу как можно дальше, выбросить странные мысли и желания из головы и сердца.
И заплакать, разрыдаться от того, что сама себя не понимаю.
Влад замер, он почти не двигается. Спина напряжена под моей ладонью, и кажется, что сейчас он развернется, и ударит меня. Или вышвырнет прочь… хорошо бы!
– Отец не настраивал меня против матери, она сама прекрасно с этим справилась. Я больше не собираюсь обсуждать глупости, и отвечать на твои бесконечно повторяющиеся вопросы: «Почему ты хочешь, чтобы я работала у тебя?», «Почему ты не любишь мамочку?». Ответы лежат на поверхности, Вера, стоит лишь подумать. А теперь свари мне чертов кофе!
Отдернула руку, развернулась, и вышла из кабинета. У Влада талант все портить.
***
ВЛАД
– Вот, – Вера избегала моего взгляда, когда поставила передо мной чашку кофе. Встала, как примерная ученица, сделав два шага назад от стола, и даже голову опустила.
Ну чисто прогульщица в кабинете директора.
Поднес чашку к губам, смутно подозревая, что кофе ее – мерзость, но, на удивление, он оказался вполне сносным. Даже странно, я уже смирился, что придется пить дрянь каждое утро, а Вера оказалась не так безнадежна.
– Молодец, – похвалил девушку, и поймал резкий взгляд из‑под ее длинных ресниц. – Надеюсь, ты ничего не подсыпала мне? Мышьяк, стрихнин?
– Какая жалость, но нет, не подсыпала… хозяин.
Язва. И откуда что взялось? Была ведь тише воды, ходила, паинькой притворялась, а сейчас вижу – она далеко не девочка‑одуванчик, которой пыталась казаться в детстве. Та еще оторва, которая дерзит, даже находясь в заведомо проигрышной ситуации для себя.
– Я могу идти? Твоя бравая Лариса сказала, что я должна обратиться к программисту, чтобы он дал мне какой‑то доступ.
– Иди.
Какой‑то доступ… мда, секретарша моей мечты. Может, плюнуть на все, и выставить Веру вон? К черту месть, столько лет прошло…нет. Не смогу все оставить так, как оно есть.
Девчонка заслужила.
– Можно? – Лариса заглянула ко мне, и после кивка подошла к столу, протягивая лист. – Вот приказ, и, Владислав Евгеньевич, я не знала, что Вероника ваша сестра. Боюсь, я была резка с девушкой, надеюсь, она не жаловалась на меня? Если да, то я готова принести извинения.
Вероника. Имя бьет по нервам – имя моей настоящей сестры. И в приказе это же имя: Вероника Евгеньевна Гарай.
Какого, мать ее, хера?
– Паспорт ее дай.
– Вот, – Лариса торопливо протянула бордовую корочку, которую я открыл, и убедился, что глаза меня не обманывают.
Вероника Евгеньевна Гарай.
Я и не думал, что все зашло настолько далеко, что Вера и в документах присвоит имя сестры. Сминаю паспорт в ладони, и Лариса пятится к выходу – не привыкла она к моим вспышкам.
Бешенство накатывает волнами, бьется о скалистый берег и точит скалы. Убил бы суку!
– А дата рождения? Вера и ее украла?
Открываю измятый документ, и нервно смеюсь – нет, хоть день рождения моей сестры она не присвоила, хоть что‑то у Вероники свое останется.
– Алло, Виктор, Влад Гарай. Можешь узнать про мою приемную сестру все, что нароешь? Раньше носила имя Вера, сейчас Вероника Гарай, – быстро проговариваю я в трубку знакомому эсбэшнику. – Паспортные данные нужны?
– Добрый день. Нет, не нужны. Время терпит, или срочно?
– Терпит, но желательно поскорее.
– Принято.
Коротко и ясно. Скоро я узнаю о Вере все, правда, я не думаю, что жизнь ее была богата событиями – не в этом городе. Я даже могу предположить, что прочту в досье: родилась в семье маргиналов, затем ее либо отдали в приют, либо изъяли из семьи, а затем Веру удочерила Надежда Гарай.
Но имя? Имя зачем было менять? Это ее идея, или безумной мамаши?
Или какой‑то новый вид жестокости – брать имя той, в чьей смерти виновна. Сама Вера убила Нику, или помог кто из той банды, с которой она с малолетства ошивалась – мне плевать. Но одно я знаю точно: никогда не смогу забыть тот день, в который и отец и мать были на нервах, и врали что сестра уехала к бабке, чтобы я не волновался о ее пропаже. А затем нашли мертвую – на той конюшне, со следами удушья на шее, и следы эти были от детских ладоней.
А по всему телу ссадины и грязь.
– Чертова сука! – смахнул чашку недопитого кофе на пол, и уставился на осколки и брызги, которые Вере и убирать. И план формируется в голове:
Я приближу ее к себе. Узнаю так хорошо, как смогу – что любит, что ненавидит, о чем мечтает и к чему стремится. Как и слабости ее пойму, а затем уничтожу.
Заслужила.
– Вера, зайди, – включил громкую связь, и через долгую минуту она вошла. Торопиться даже не думала, посмотрела с явным неудовольствием мне в глаза, а затем с возмущением на осколки. – Рукой махнул, и разбил. Нечаянно. Будь другом, приберись.
– Думала, что секретарем буду.
«Я тебе не уборщица» – кричит вся ее поза, хотя сомневаюсь, что Вера белоручка.
– Пожалуйста, – улыбнулся самой милой улыбкой, которую смог из себя выдавить, и девушка вдруг смягчилась.
Ее как подменили. Улыбнулась в ответ робко, опустила глаза, и кивнула.
– Сейчас. Влад, – обернулась, прежде чем выйти, – надеюсь, ты не каждое утро будешь колотить посуду. Говорят, это на счастье, но думаю, счастье битая посуда приносит лишь ее продавцам – чаще покупают.
