Ты сможешь

Велс вел меня по извилистой тропинке, его пальцы были удивительно нежные, но не выпускали мою руку. Дом приближался – большой, светлый, с огромными окнами. Дверь отворилась сама собой, едва мы подошли. Снаружи было жарко и солнечно, а внутри царила приятная, бархатная прохлада, пахнущая древесиной, воском и все теми же полевыми травами.

Прихожая была огромной и светлой. В ней свободно помещались низкий диван, массивный резной комод и огромное зеркало в деревянной раме, в котором я увидела свое испуганное, запыленное отражение. Легкие шелковые шторы колыхались от сквозняка.

Пока его спутники растворялись в глубине дома, Велс, не отпуская моей руки, повел меня по винтовой лестнице на второй этаж. Сердце бешено колотилось, подгоняемое страхом и странным, щемящим предвкушением. Его пальцы сжали мою ладонь чуть крепче, и это сжатие отозвалось где‑то глубоко внизу живота тревожной и сладкой судорогой.

Наверху был длинный коридор с несколькими дверями. Он повел меня налево, остановился у одной из них, достал ключ и вставил его в замочную скважину. Скрип поворачивающегося механизма прозвучал как приговор.

Дверь открылась, впуская нас в комнату. Она была просторной, но аскетичной: кровать, тумбочка, пара стульев, ковер на полу. Ничего лишнего. Магри тут же устроилась на ковере и устроилась калачиком. Велс наконец‑то отпустил мою руку, и я почувствовала, как по коже, где еще секунду назад были его пальцы, разливается странное, теплое онемение.

Он прошелся по комнате, одним движением задернул тяжелые шторы, погрузив помещение в мягкий, интимный полумрак. А затем… расправил покрывало на кровати. В моей голове взорвалась паника. «Вот оно. Начинается. Сейчас он потребует…»

Я рванулась к двери, но он оказался проворнее. Легкое движение – и я оказалась на мягком, утопающем матрасе. Я зажмурилась, готовясь к худшему, затаив дыхание. Но вместо его веса на мне лишь громко хлопнула дверь, и в замке щелкнул ключ.

Я лежала одна в центре огромной кровати, утопая в перинах, как та самая принцесса на горошине. Тишина оглушала. Никакого насилия. Никаких пьяных приятелей. Только пьянящий аромат сада, пробивавшийся сквозь щели в окне, и бешеный стук собственного сердца.

Я осторожно поднялась, осмотрела комнату в поисках оружия или хоть какого‑то способа защититься. Потом подошла к окну и отодвинула тяжелую портьеру. За стеклом простирался тот же бесконечный, цветущий сад. Побег казался невозможным.

Усталость, наконец, сломила меня. Скинув грязные кроссовки, я повалилась на кровать, не раздеваясь, и натянула на себя прохладное шелковое одеяло. Сознание уплыло почти мгновенно, убаюканное непривычной тишиной и мягкостью постели.

Я проснулась от того, что в комнате горел мягкий свет ночника, а на тумбочке стоял поднос с едой. От него вкусно пахло чем‑то тушеным и свежим хлебом. Магри исчезла. Еда выглядела простой, но аппетитной, в глиняной посуде, без изысков. «Не аристократ, – мелькнула мысль. – Или просто не хочет меня баловать?»

Я ела медленно, прислушиваясь к звукам дома. За стенами царила тишина. Допивая последний глоток прохладного фруктового чая, я услышала четкие, уверенные шаги в коридоре. Они приближались к моей двери.

Сердце снова застучало. Я схватила вилку – жалкое, но единственное оружие – и юркнула за складки тяжелой шторы. Дверь открылась. Послышался тихий свист, и через мгновение мою ногу обтер теплый мокрый нос – Магри с радостным поскуливанием обнаружила мое укрытие.

Я вышла из‑за шторы, сжимая в потной ладони вилку. Велс сидел на стуле и смотрел на меня. На его лице читалась усталость, но в фиолетовых глазах теплилась все та же успокаивающая усмешка. Он не делал резких движений, просто ждал.

Я медленно подошла и опустила вилку на поднос. Какое глупое, бесполезное оружие. Потом села на край кровати, сжимая руки на коленях. Он смотрел на меня, а я на него. В полумраке комнаты его черты казались еще более резкими и в то же время уставшими. «Может, он и правда не знает, что со мной делать? – подумалось вдруг. – Зачем ему эти хлопоты?»

Магри устроилась у его ног, положив морду ему на ботинок. И в этот момент он показался мне не похитителем, а таким же заложником обстоятельств, как и я.

Я позволила себе рассмотреть его. Белые волосы, которые он в задумчивости откинул со лба. Глубоко посаженные глаза цвета спелой сливы, в которых читалась неведомая мне тоска. Синяя рубашка из грубой ткани, натянутая на мускулистую грудь. Казалось, еще одно усилие – и швы треснут, обнажив кожу, покрытую каплями пота. Он дышал ровно, но каждый его вдох был наполнен скрытой силой, которая одновременно пугала и притягивала.

А его взгляд… его взгляд скользнул по моей шее, остановился на вырезе футболки, на том месте, где ткань обтягивает грудь. Вспомнился выпускной, темно‑вишневое платье с глубоким декольте и споры одноклассников о том, кому достанется эта «гордая вишня». Тогда никому. А сейчас… Сейчас на меня смотрел незнакомец из другого мира, и под его взглядом я чувствовала себя той самой девчонкой – одновременно испуганной и польщенной.

Мой взгляд, против воли, соскользнул ниже его лица, задержавшись на мощной шее, на расстегнутом вороте рубашки, обнажавшем ключицы, на контуре грудных мышц под грубой тканью. Я почувствовала, как по щекам разливается горячая волна стыда. Нет, я не была невинна – брак научил меня многому. Но это тело… это тело было другим. Чужим. И мои семнадцать лет, пульсирующие в крови, кричали о неправильности этого взгляда, о его запретности.

Велс заметил мое смущение. Он откинулся на спинку стула, и в уголках его губ заплясала едва уловимая усмешка – будто он читал мои мысли и наслаждался этой игрой. Уши мои пылали, как два раскаленных уголька. Я закрыла глаза ладонями, пытаясь спрятаться от его пронзительного фиолетового взгляда, и отвернулась.

В следующее мгновение я услышала его шаги. Два стремительных движения – и он уже был передо мной. Его пальцы мягко, но неумолимо легли на мои запястья, отводя руки от лица. Он приподнял мой подбородок, заставляя меня смотреть на него. В глазах его не было злобы или насмешки – лишь спокойное, всевидящее любопытство и та самая необъяснимая тяга, что вихрем проносилась между нами.

Я замерла, внутренне сжавшись в комок от страха и предвкушения. Что он задумал?

Он не спеша провел рукой по моим волосам, распущенным и спутанным после дня заточения. Его прикосновение было на удивление нежным, почти гипнотическим. Я смотрела на него, и в голове роились вопросы: «О чем он думает? Что я для него? Пленница? Диковинка? Или нечто большее?»

Велс взял мои руки в свои и поднял меня с кровати. И снова между нами пробежала та самая волна – слепая, всепоглощающая, сметающая страх и логику. Она исходила от него и накатывала на меня, заставляя сердце выпрыгивать из груди. В его расширенных зрачках я видела то же самое смятение, ту же жажду. Я чувствовала, как бьется его сердце – гулко, как барабан, в такт моему собственному.

Это длилось всего несколько секунд. Он сделал невероятное усилие над собой, отстранился, его грудь тяжело вздымалась. Взяв поднос с пустой посудой, он вышел, и снова щелкнул замок.

«Вот и вся страсть», – с горькой иронией подумала я, падая на подушки. Мои собственные эмоции метались между разочарованием и облегчением. «Реши сначала, чего ты хочешь, дура, а потом уже бросайся в омут с головой».