Удаганка

С ужасом Тимофей наклонился к старухе, стараясь не смотреть на лицо, с хрустом ломающегося льда раздвинул ворот одежды и увидел амулет в виде птицы кречета. Не отрывая от него взгляда, достал нож, висевший на поясе, и разрезал шнурок из оленьей жилы. Зажав в ладони амулет, Тимофей почувствовал, что руке стало горячо. Он рывком сорвал шнурок с мёртвой шеи, снова раздался хруст льда. Тимофею показалось, что шаманка будто облегчённо вздохнула. Может, действительно было так, а может, со страху послышалось. Тимофей отскочил от мёртвого тела, крепко сжимая амулет.

– Ты посмотри на эту красоту, – опять голос Степана прозвучал неожиданно, отрезвляюще, словно выдернул из кошмарного сна.

Тимофей непонимающими глазами уставился на Степана. Тот указал на небо. Там плескалось розовое сияние с вкраплением синего и зелёного. Такого северного сияния Тимофей ещё ни разу не видел и связал аномалию с шаманкой, с амулетом, со всем происходящим в эти минуты. Вспомнил те слова, которые шаманка велела передать рыбакам:

– После того как вы её захороните по полагающему обычаю, она станет оберегать ваше поселение и помогать рыбакам и охотникам.

– Известие хорошее, – довольно крякнул Степан и, раскурив трубку, протянул её Тимофею.

– Спасибо, не хочу, – вежливо отказался Тимофей. – Не курю я, да и не люблю это.

– Ты поди и водки ни разу не пробовал? – лукаво глянул на парня Степан. – Зайдёшь, может, махнём за знакомство по кружечке?

– Водку пробовал, когда студентом был, – ответил Тимофей, просияв в лице от воспоминаний о тех годах. – Только не понравилось мне то состояние, когда она по организму разливается и разум туманит. А вот от горячего чая я бы не отказался.

– Погодь, старуху на место определю и пойдём в избу чаёвничать.

Степан укутал тело шаманки обратно в шкуру, связал верёвки и опустил в яму, которую накрыл досками.

В просторной комнате было тепло и светло. В печи потрескивали поленья, на краю стоял чугунок, источая приятный запах свежесваренной еды. Там же стоял и чайник, из изогнутого носика выходил посвистывая пар. Указав гостю на лавку у стола, Степан наложил в большую миску варёное мясо. С полога печи достал светлую тряпицу и извлек из неё лепёшку.

– Давай сперва мяска отведаем, а потом уж и чайком побалуемся с медком, – предложил Степан, усаживаясь за стол. – Надысь в лесу молодого лося подстрелил, мяса хватит надолго, в лес до осени можно не соваться. Я больше рыбный промысел уважаю. Рыбу, к примеру, из реки выловил, она вскорости сама и издохла. А в лесу для пропитания зверя убить надобно, значит, жизни лишить, руки кровью испоганить, тягость убиения на душу свою взять. Иной раз и кусок мяса в глотку не лезет, оттого и на охоту редко выхожу, только в случае большой надобности. Бывает, в лес за лозой пойдёшь да зверька живого в капкане встретишь али птицу, в силке трепещущую, завсегда на свободу выпущу. Оттого духи леса на меня и не гневаются шибко, ещё ни разу не обидели, зверем не напугали. Выпущу кого на волю, так обязательно отблагодарят поляной ягод али грибов. В нонешнем годе оленёнка из сети выпутал, сухариком пригостил да по задку шлёпнул и отпустил. Как в обратную пошёл, дык на колоду мёду и набрёл, насилу дотащил.

Тарелка из‑под мяса опустела. Степан поставил на стол деревянную кадушку с мёдом и две алюминиевых кружки. Сыпнув в каждую по горсти пахучих трав, залил кипятком. Комната наполнилась запахом летнего луга в жаркое лето. Тимофей, прикрыв глаза, втянул полной грудью аромат трав. Ему даже показалось, что лёгкое дуновение тёплого летнего ветерка коснулось лица.

– А ты один живёшь? – поинтересовался Тимофей.

– Один, – пробасил Степан, насупившись. – Почитай, пятый годок, как жена померла, не разродившись. Поначалу думал, жить не стану, удавлюсь где‑нибудь в лесу, перекину верёвку через ветку и уйду к Прасковьюшке. Горевал шибко, уже и верёвку выбрал, покрепче которая, и день определил. Да накануне дня определённого привиделась она мне. Да так сердито пальцем погрозила и молвит, мол, не срок ещё тебе, погодь маленько, не выполнил ты ещё то, что на судьбу твою положено. Сказала это и испарилась, как мало облачко в небе ясном. После её слов призадумался я о предназначении своём, да так мало‑помалу в душе печаль и улеглась, утихла. Вот теперь, как она наказывала, живу себе помаленьку да всё жду предназначения своего.

 

Конец ознакомительного фрагмента