Ультрафен. Книга 1

– В анатомке.

– Как думаешь, его уже обследовали?

– Наверно.

– А кто там? Игорь Васильевич?

– Да.

– А те, двое, где?

– В травматологии.

– Ну что же, Мая́чка, дай я тебя в щечку поцелую, в знак моего искреннего уважения к тебе. – Поднялся со стула и чмокнул Маю. Она не сразу убрала подставленную щеку, но, не дождавшись, повтора, капризно усмехнулась.

– Какой ты щедрый…

– Ну, Мая́чка, это уже будет лишнее, перебор. Лучше дай халатик, к Игорю Васильевичу схожу.

Мая со вздохом поднялась, прошла к шкафу и подала из него халат. Он, накидывая его на плечи, подмигнул девушке и пошёл к двухстворчатым дверям, ведущим внутрь корпуса, к подземному переходу.

Подземный коридор, сверкающий чистотой и кафелем, блистая в ионовом свете, словно облитый маслом, принял посетителя прохладой. Шаги гулко раздавались по коридору от бетонного крашенного коричневой краской пола.

 

7

В кабинете патологоанатома у раковины стоял сухощавый, стройный человек лет пятидесяти. Он был в белом халате, в белой шапочке на седеющей голове. Мыл руки. Встряхивая с пальцев воду, обернулся на вошедшего.

– А, Анатолий Максимович! Проходите, – показал рукой в направлении стола у стены, возле которого были приставлены два стула с двух противоположных сторон.

Феоктистов кивнул на приглашение и прошёл.

Доктор, тщательно вытерев руки о полотенце, висевшее у раковины, подошёл к Анатолию.

– Ну, здравствуйте, Анатолий Максимович! – протянул тонкую ладонь с длинными пальцами.

– Здравствует, Игорь Васильевич! – обменялись рукопожатиями.

– Прошу, – ещё раз показал на стул, стоящий ближе к стеклянному шкафу, на полках которого лежали и стояли всевозможные инструменты, склянки, фарфоровые чашечки, ножницы, вата, какие‑то свертки завернутые в непроницаемую пленку. – Ну‑с, что на этот раз вас интересует? Хотя догадываюсь.

– Да, Игорь Васильевич, обваренный.

– Так‑с, так‑с. Ну что же, кое‑что уже можно сказать вполне определенно… Так вот, человек умер не от ожогов и не от перегрева организма.

– То есть? Отчего же? – Анатолий удивленно вскинул на доктора глаза.

– От инфаркта миокарда. У него была ишемия.

– Вот как! А вы не могли ошибиться?

– Ну‑у, Анатолий Максимович… – с плохо скрываемой обидой произнёс Бердюгин. – Чтобы у вас не было никаких сомнений на этот счет, мы вам представим официальное заключение. И как только вы установите личность потерпевшего, вы установите и то, что он состоял на учёте у терапевта именно по этому виду заболевания.

– Сколько ему было лет?

– Пятьдесят три‑четыре.

– А может, он от сильного алкогольного опьянения скончался? Он ведь из медвытрезвителя?

– Хм. Анатолий Максимович, ещё не зная лабораторных анализов, могу с уверенностью сказать – покойный не был пьян.

Феоктистов еще больше удивился и дернул уголком губ, невольно подражая своему начальнику, причмокнул; дурная привычка, как наследственность.

– Ой‑е‑ёй!.. Вот это уха из петуха…

– Да‑с, молодой человек. Но подождем анализы.

Бердюгин взял ручку и стал что‑то записывать в журнале. Феоктистов сидел какое‑то время неподвижно, усваивая информацию. Потом потянулся к телефону.

– Разрешите, Игорь Николаевич?

Тот кивнул: пожалуйста…

Анатолий набрал номер. Послышались гудки: занято. Вновь набрал. И вновь занято. Он посидел какое‑то время, слегка наклонившись над телефоном. Лицо его было задумчивым и сосредоточенным. Спросил:

– Из прокуратуры никто не приезжал?

– Зачем? Они ждут заключения. Это вам не сидится.

Следователь вновь набрал номер телефона. Послышался знакомый голос.

– Алле, Гоша. Это Феоктистов… Слушай, я просил тебя взять с патруля объяснительные… Так вот, попроси их написать полный отчет по этому задержанию, притом самым подробнейшим образом: часы, минута, а так же о чём говорили с задержанным, и что он им говорил. Так. И мне самому с ними хотелось бы поговорить… Я?.. Да где‑нибудь через полчаса, час. Они когда меняются?.. В двадцать. Они рядом? Так дай им трубку… Кто?.. А, Васьков. Слушай, Сергей, ответь мне пока на один вопрос: во сколько вы подняли отдыхающего в сквере?.. В 9.10 обнаружили. В 9.27 отправили. Хм… – (“А, эти олухи, что мне написали?!.”) – Ну и ещё один вопрос на засыпку. Он сильно был пьян? От него пахло?.. Не знаешь, не нюхал… Бутылку “солнцедара” залудил. Ну‑ну… Ну что же, скоро узнаешь, и нюх у тебя и твоего напарника прорежется. Напишите мне объяснительные самым подробнейшим образом и ждите меня. Я заеду, – положил трубку. – Идиоты!

Феоктистов посидел, обдумывая дальнейшие свои действия.

Молчание прервал Бердюгин, до этого искоса наблюдавший за ним.

– Анатолий Максимович, вы верите в то, что в человеке есть душа? Я имею в виду не абстрактное и не религиозное её понимание и толкование, а как субстанцию? – он с насмешливым прищуром посмотрел на собеседника.

– Да как‑то не задумывался. А что?

– Я в молодые годы тоже не задумывался, хотя в институте и начал почитывать кое‑какую литературу по этому вопросу: Платона, Шеллинга, Шредингера… Но больше наших, отечественных ученых‑философов: Вернадского, Бехтерева, Мечникова, Циолковского. У многих ученых‑теоретиков есть утверждение, что человек состоит из двух субстанций: биологической и духовной. А недавно промелькнуло сообщение, что ученые Гарвардского университета смогли установить – путём взвешивания умирающего человека и умершего, – что его вес уменьшается до шести грамм. По их утверждению, душа человека весит именно столько.

– И что, это дает основание верить в её существование?

– Ну, если это не связано с погоней за сенсацией, то возможно. Я же, – он доверительно и мягко улыбнулся, – исхожу только из своих наблюдений.

– То есть… Вы тоже покойников взвешиваете?

– Нет. У меня другое… – Игорь Васильевич посерьёзнел.