Услуги некроманта

– Но не в моем случае! Не в моем! – Ваня сжал в кулаке ампулу и смотрел на нее сощурившись, как смотрят на свет. – Вы создали меня! Вам нужен был кто‑то, вы нашли неопознанный труп в реке и решили, что он вам подойдет, – голос его стал хриплым, словно упал куда‑то, где лишь грязь и щебень. – Но это не так, Ансгар Фридрихович. Я не подхожу вам. Я еще помню свою жизнь, я помню, что я – человек и имею право на выбор!

– Ты уже однажды сделал свой выбор, – жестко напомнил Ансгар Фридрихович. В его речи появился немецкий акцент, живо напомнивший Ивану виденные в детстве фильмы про злых эсэсовцев. – После него ты не был похож на человека. Тебя не раздуло от воды только потому, что ты весь был обмазан нефтью – я даже не понял, какой ты национальности, пока не отмыл скипидаром… хочешь повторить?

– Вы все время смеетесь надо мной, – обиделся Ваня. – Знаете, как тяжело быть застрявшим между мирами? Все время чего‑то недостает… Я пойду. Отпустите меня, пожалуйста.

– Нет.

– ОТПУСТИТЕ МЕНЯ! – прорычал воскрешенный. – Иначе я убью вас!

– Заткнись и иди спать.

Ваня со стоном опустился на паркет. Руки его дрожали, и было слышно, как игла в ампуле тихо позвякивает, катаясь по стеклянной стенке.

– ОТПУСТИ МЕНЯ… ОТПУСТИ МЕНЯ, СВОЛОЧЬ… ДАЙ МНЕ УМЕРЕТЬ, – хрипел воскрешенный, и Ансгар понимал, что теперь он сам обязан его убить. Согласно Кодексу. Согласно технике безопасности и здравому смыслу.

Однако вместо этого он упал рядом на колени и обхватил помощника за плечи, прекрасно зная, что если тот рванется как следует, для него самого это может закончиться смещением позвонков. Ансгар Фридрихович не умел дотрагиваться до людей. Вообще. И поэтому, когда он на это решался, люди не сопротивлялись просто от удивления.

Однако и сам он в такие моменты не знал, что делать, поэтому просто держал Ивана, надеясь, что удивление собьет его с выбранного курса.

– Знаешь, – спросил он тихо, – зачем я тебя воскресил на самом деле?

Ваня покачал головой.

– Хотел спросить, что может заставить здорового и красивого человека отказаться от жизни. Но потом все время откладывал этот вопрос, считая его бестактным.

– Вы просто узнали ответ, – буркнул Ваня, помолчав. – Ясно же, что по глупости.

– Видишь, какой ты счастливый. А мне вот хотелось убить себя чаще, чем вообще что‑либо хотелось, но я этого так и не сделал.

…Через пару минут Ваня встал, покорно положил ампулу на место и устроился за столом, на старом месте. Он хотел сказать, что устал. Устал от этой не‑жизни, этого онемения, патоки вместо воздуха. Может, у других иначе, но у него – так. Наверное, потому, что он утонул, и теперь след этого греха не покидает его ощущения.

Он хотел сказать, но не сказал, потому что тоже счел это бестактным.

– Ансгар Фридрихович, – сказал он вместо этого, – это вы… нашли Витольда? Вы там оговорились, что его могила была на самом, очевидно, заметном месте, да и голос у вас был заинтересованный глубже, чем если б вы излагали чужую историю. Или мне показалось?

Некромант обошел стол и сел напротив.

– Ты убил в себе не только героя‑любовника, но и детектива, – ответил он, не допустив даже тени благодарности за то, что Ваня только что мысленно пощадил его чувства.– Я был еще слишком салагой, чтобы уметь бороться с ужасами, и в то же время уже слишком большим, чтобы воспринимать их как должное, когда узнал имя своего брата. На восьмом месяце маму сбила машина, и она стала рожать нас несколько раньше срока. Думала – один Витольд, оказалось двое, в их числе урод с кривой харей. Но урод родился живым, а некривой Витольд – мертвым. В тот вечер, когда я узнал об этом, мне долго не спалось. Никогда не подслушивай разговоры сестер. Я догадался, что родители хотели бы все наоборот, и жалел их – мне‑то было все равно, я был живой и свободный, это у них родился урод. Так я мыслил тогда. Они даже не рискнули дать мне то имя, что заготовили для него. Несколько позже на кладбище, недалеко от дома, я нашел его могилу, где стояла всего одна дата. С тех пор я часто играл там, и мне казалось, что я играю с ним. Мне казалось, что никто и никогда не поймет меня лучше, чем он. Я мечтал, чтобы он снова был живым, и я привел бы его домой, и родители перестали бы считать меня лишним. И сами обрадовались бы.

Я тренировался на голубях, лягушках и крысах. Я уговаривал их подняться, клал в воду, поджигал… так выглядело начало моего пути. Один раз я реанимировал сбитого машиной кота и долго не мог поверить своему счастью. Рассказал про кота брату, но тот, конечно, не мог сделать то же самое. Я пообещал ему, что уже скоро… Раз получилось с котом, значит, и с ним получится. Надо только придумать как.

Школьные товарищи относились ко мне терпимо, но с пренебрежением. А когда узнали, что я вечно ношусь с дохлятиной, стали хихикать за спиной. Девочки отнимали у меня вонючих птиц и крыс, чтобы их похоронить.

Как‑то после очередного конфликта с одноклассниками я шел домой. Было мне очень плохо – от злости и от усталости. Бросив портфель дома, я сказал, что иду гулять, и подался, конечно, на кладбище. Посидел, поговорил с братом. Да и заснул прямо на семейной могиле. Дальше был сон из тех, что я теперь смотрю наяву и по собственному желанию.

Мне привиделся незнакомец в сером костюме и прическе конца сороковых годов. Он сказал: «Я думал, никто не придет». И засмеялся. Дружелюбно. Я ответил, что пришел не к нему, а к Витольду. Вот в чем дело, рассмеялся он. Я и есть Витольд. Он взял меня за руку и повел куда‑то вглубь кладбища, показал на землю… в тот момент я все еще спал и воспринимал все как должное, иначе убежал бы. Но он показал мне себя, и я научился видеть тени под землей… Мы говорили. Я проснулся и остался там, дрожа от холода. Принес воды и огня… Долго смотрел под землю и в некий момент просто увидел его. Почувствовал его присутствие, как сейчас твое. Он не отпускал моей руки, пока не поднялся… А уже когда выпил воду и свечи погасли, объяснил мне, что воскресить моего брата нельзя – он проживет меньше дня, потому что имя – это судьба, и неудивительно, что мой брат отказался от нее в самом начале. Выглядел мой учитель, конечно, совсем не так, как во сне – грязные лохмотья, седые длинные волосы… борода почти до колен… однако ему нравилось. Он сказал – я собрал его почти целиком. Кроме ботинок. Он сказал, что пришел через мой сон и теперь будет «жить во сне».

Несколько лет он учил меня, а потом пропал. Ты это хотел узнать?

Ваня немного помолчал, а потом спросил:

– И вы никогда не нарушали Кодекс? Ведь наверняка же приходили матери, потерявшие младенцев…

– Приходили. Но – не нарушал. Витольд навсегда излечил меня от желания говорить с братом.

Некоторое время живой и «живущий во сне» молчали.

– Попросите у меня прощения, – сказал Ваня.

– Зачем? – удивился Ансгар Фридрихович.

– Мертвым быть тяжело.

– Тебе и живым не особо нравилось.

– Теперь хуже. Тяжело чувствовать боль, но еще тяжелей чувствовать пустоту там, где должна быть боль.