Усмешка тьмы

Большая часть пришедшей почты – моя. Куча бесполезных предложений завести кредитную карту, как будто моей «Фраго‑Визы» недостаточно. Я рву их, даже не читая, и запихиваю в корзину под раковиной. Берусь за распаковку конверта с амортизирующими пухлыми стенками. Внутри видеокассета, и это, несомненно, «Золотой век юмора».

Остается лишь надеяться, что пленка в лучшем состоянии, чем футляр. Старая VHS‑кассета, и я готов зуб дать, что дистрибьютор – компания «Видеоизобилие» – давно уже свернул дела, да и при жизни много не заработал. На футляре – дилетантский коллаж из лиц комиков немого кино, одно из этих лиц затерто до неузнаваемости. У меня нет причин считать, что именно это – Табби Теккерей, хотя выглядит этот затертый некто массивнее коллег. Описание на обороте практически не читаемо из‑за дурацкого шрифта и, опять же, потертостей. Угадываются лишь отдельные слова: «Помнят …аши бабушки и дедушки… смеялись до самой см… утки не были пошлым… ля всей семьи». А зачем оно мне вообще, это описание, если можно взять да и посмотреть? Я заваливаюсь в общую гостиную и включаю видеомагнитофон. Внутри уже что‑то есть, какая‑то кассета без отметок, от которой я не могу найти коробку – приходится пристроить ее на каминную полку, подвинув пустые банки и бутылки. Доверив магнитофону «Золотой век юмора», я сбрасываю коробку от пиццы с кресла и усаживаюсь поудобнее. Яркость цветопередачи явно стремится выжечь кинескоп, но, к счастью, лишь самое начало пленки – ролик с лейблом «Видеоизобилия» и вступительные титры – повреждено, и, как выяснилось, ситуацию можно немного улучшить, поиграв с настройками при помощи пульта, липкого после чьих‑то жирных пальцев.

Альманах «Золотой век юмора» был составлен Чарли Трейси; его же голос читал закадровый текст – вот и вся полезная информация, которую сообщили мне титры.

«Кто счастья в буднях не нашел, спешил ночами в мюзик‑холл», – певуче затянул голос с сильным ланкаширским акцентом, и прежде чем я задаюсь про себя вопросом, весь ли закадровый текст зарифмован, снаружи громко хлопает шлагбаум, пропуская чей‑то автомобиль.

Выглянув из окна, я убеждаюсь, что это белый «пунто» Натали. Она собственной персоной уже стоит снаружи, говорит по телефону. Хлопает дверь, и появляется Марк. Я ставлю «Золотой век юмора» на паузу и иду впускать гостей.

Натали еще говорит по телефону, а Марк уже кричит:

– Так мы идем в цирк, да?!

– Да, только дай маме поговорить по телефону.

– Ой, извини. Что делаешь?

– Смотрю фильм.

– Ужастик, наверное?

– Нет, это по работе.

– Жаль.

Натали обнимает меня свободной рукой. Наши губы чуть соприкасаются – недолго, так, чтобы не смущать лишний раз Марка.

– Фильм? А там ничего такого?.. – спрашивает она тихо.

– В смысле, ты волнуешься, можно ли его смотреть Марку? Конечно. Нарезка из немых комедий.

– Тогда оставлю тебя с ним. Сама пока отъеду в Виндзор.

– Такая спешка! Что‑то случилось?

– Не знаю, – легкая тень падает на ее веснушчатое лицо. – Марк взял трубку, пока я была за рулем. Что бабушка сказала? – прямо обратилась она к нему.

– Хотела, чтобы я спросил, можешь ли ты быстро приехать, а потом бросила трубку.

– И какой у нее был голос?

– Такой, будто звонок очень важен, но она не захотела сказать мне, что стряслось.

– Вот. Теперь ни ее телефон, ни трубка отца не отвечают. У нас ведь еще целый час?

– Где‑то в районе часа, – соглашаюсь я.

– Мне хватит, я управлюсь. Встречусь с вами прямо в цирке, если не придется по какой‑то причине остаться с ними. Билет будет у меня, на случай если я припозднюсь. Ты же не против?

– Нет, – отвечаю я прежде, чем осознаю, что она обращается к Марку.

Он резко мотает головой, взъерошивая свои рыжие вихры.

– Могу я помочь тебе с твоей книгой?

– Однозначно можешь. Хочу узнать твое мнение об одном допотопном комике, о котором никто не слышал. Посмотрим, как он будет смотреться на фоне современных клоунов.

Когда Натали покидает нас и я остаюсь наедине с Марком, я не могу – до сих пор не могу – избавиться от чувства легкой неловкости. Закрыв дверь, я поворачиваюсь к нему и широко и открыто (как мне кажется) улыбаюсь. Что ж, по крайней мере, я не достаю его вопросами об успехах в школе.

– Хочешь пить?

– Можно кока‑колу?

Я приношу нам по банке, и мы заваливаемся в скрипучие кресла. Марк сбрасывает с подлокотника бумажную тарелочку и по привычке подворачивает под себя ноги. Вид старого телевизора и видака явно его не впечатляет.

– Тут кто‑нибудь играет в игры?

– Не‑а.

– Мне казалось, студенты – те еще задроты.

Я еле сдерживаю смешок:

– Ты откуда набрался таких слов, герой?

Марк пожимает плечами.

– Ты бы видел мою новую игру! Нужно искать сокровища и бегать от мертвяков.

– Твоя бабушка это одобряет? – я тут же чувствую себя предателем, спрашивая об этом.

– Она ее не видела. Не говори ей, пожалуйста. Если увидит – непременно отберет.

– Обещаю не говорить твоей бабушке ничего такого, что она, по‑твоему, не должна слышать – если обещаешь сделать то же самое для меня. Уговор?

– А то! – он хлопает меня по ладони сильнее, чем я мог ожидать. – Ну что, давай смотреть фильм.

– Не возражаешь, если я перемотаю сразу на то место, которое нужно мне для работы? Остальное всегда сможем посмотреть потом.

Ускоренные фильмы его всегда смешат, но сейчас он даже не улыбается. Может, просто хочет показаться вежливым. Разные артисты горделиво вышагивают по сценам мюзик‑холлов, старинные самолеты и автомобили проносятся так быстро, что невольно думаешь об эволюции коммерческого кино – столь же быстро, столь же блистательно. Вот Лорел с Харди воюют за место на верхней полке купе, вот Бастер Китон скачет по извивающейся кинопленке с кадра на кадр. Гарольд Ллойд воюет с привидениями – два его пальца, потерянные при неудачном исполнении трюка, все еще при нем. Толстяк Арбакл в женской одежде носится по спальне… Мог ли исполнитель, с которым его путали, идти следом? Я отпускаю кнопку перемотки.

– …скандальная известность Роско, которую принесла ему смерть Вирджинии Рапп, затмила талант того, кто, по мнению некоторых критиков, во многом превзошел Чаплина.