Верни меня домой

А ещё через пару дней я стала замечать, что он перекладывает мои вещи. Предположим, оставлю ноутбук на кровати, а найду его позже уже на столе. Или полотенце, которым я вытирала мокрые волосы, оставила на стуле, оказывается в корзине с грязным бельём. Это начинает меня раздражать. Но апофеозом всего этого был Анцифиров, который едва пришел домой, и через пять минут уже стоял на четвереньках с тряпкой в руках в ванной, хотя я приготовила борщ и ждала его на кухне.

– Да ты псих! – не выдержала я.

– Ну, да. Неряха – ты, а псих, значит, я, – возмущению его не было предела.

– Я не неряха! А ты больной! На голову причём.

– Неряха, Ковалевская, неряха. Я задолбался! Лужи в ванной вытирать за тобой! Вещи за тобой собирать! Завтра это будут трусы, да? – он швырялся сарказмом. – А ещё волосы твои! Вот ты их специально вырываешь и по хате раскидываешь, а? А банки‑склянки всякие по всей квартире разбросаны!

– Это крем! Не трогай мой крем!

– Во всех десяти банках?

– Там не только баночки, ещё и тюбики. А ты преувеличиваешь.

– Да мне пополам, хоть двадцать, но какого чёрта они по всей квартире кучками разбросаны? Ты так территорию метишь, что ли?

Анцифиров не мог говорить это спокойно, потому что он, в принципе, не умел этого делать, он или что‑то бурчал, или орал. И сейчас он орал на меня.

– Я! Не! Неряха! Псих!

– Ещё какая! Лифаки свои разбрасываешь, – он злорадно улыбался, глядя на мою реакцию.

А реакция была взрывоопасная, я перестала сдерживаться и просто фонтанировала возмущением.

– Анцифиров! Какого хрена ты вообще притащился за мной?! Поселок мой как нашёл? Откуда вообще узнал, что происходит? Я даже думать не хочу! На хрена всё это?

– Да потому что ты дура! С самого шестого класса дура! Беспомощная и беззащитная, и с тобой всегда какой‑то армагеддец случается! – орал он на меня. – Ну, ни разу не было, чтобы ты каких‑нибудь приключений на жопу свою не насобирала! То Алфёриха на тебя кидается из зависти! То Иванов с Нюней на тебя спорят, муфлоны. То Малиновская крысится. Думал, деревня так влияет, уедешь и всё наладится. Нет! Ну, нет! Без вести пропала. Четыре года найти не могли! Ну, думал, теперь вроде мужик нормальный с тобой, теперь точно всё хорошо будет. Но… Твою ж мать! И тут очередная жопа. Ну, не умеешь сама–то: то в хреновом месте оказываешься, то людей не тех выбираешь. Никак не получается жить спокойно.

Он стоял красный от возмущения и орал, выплёскивая на меня свои эмоции. О, да у него есть эмоции? Вот это сюрприз.

– А ты на меня не ори! Моду взял – хавальник свой открывать. И базар свой фильтруй! Достала уже ругань твоя. С зэками своими так разговаривать будешь, – рявкнула я, вспомнив, что в школе кто‑то говорил про его связи с сидельцами. – А я девушка. И погань эту больше слушать не намерена. Ещё раз услышу – рот с мылом вымою.

Он охренел. Стоял и пялился на меня, глазами хлопал.

– Ты чё, бессмертная что ли, Ковалевская?

– Анцифиров, даже не думай, тронешь меня – и я тебе башку откручу! – я уже была очень близко и совала ему указательный палец в лицо. Я была зла.

Он резко сделал выпад, обхватил меня за талию и перекинул меня через плечо, ягодицами вверх, хлопнул по ним, не прилагая усилий. Я не сразу сообразила, что он хочет сделать, а потом было поздно – я стояла в душевой кабине под душем с открытым ртом.

– Остынь, детка, – приподнятая бровь.

– Я тебе не детка! – возмущенно рыкнула я.

– И правда, – он наигранно поджал губы, а потом выключил воду, достал большое белое полотенце и протянул мне со словами: – Надеюсь, разденешься без моей помощи.

Развернулся и вышел, плотно закрыв дверь.

 

***

Разбираться, кто прав, кто виноват, не хотелось. Я просто кипела от возмущения. Чистоплюй! Я не любила разборки, не любила доказывать свою правоту. Когда возникал серьезный спор, просто закрывалась и погружалась в себя.

Вышла из ванной в заведенном состоянии, говоря начистоту, а готовилась дать реванш. Но как только увидела его, задумчиво скрестившего руки перед собой, решила не лезть на рожон.

– А чё ты на меня рычишь постоянно? Ни разу не слышала, чтоб ты нормально со мной разговаривал. Ты по жизни такое хамло или только со мной? – спросила я.

– Что? Не понял, – выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

– Что слышал! – я вышла из себя и возвращаться обратно точно не собиралась.

– В смысле, что опять не так?

– Тон смени.

– Точно! С королевой же разговариваю, – передразнил он меня.

Я не выдержала и издала возмущенный возглас.

Серый психанул:

– Да не умею я по‑другому. Понятно?

– То есть? – потребовала я уточнений.

– Да, то есть! Обычно говорю.

– Нееее, ты меня за дуру‑то не держи! Я же слышала, в гостинице, например, как по работе говорил, по телефону. А со мной тролль какой‑то.

– Ну я всегда так с… – он замялся. – Ну, с этими, с бабами, короче.

Анцифиров покраснел. Да ну!

– Я тебе не баба! Понял? – я опять махала руками у его лица и грозила пальцем.

Хотя, чему я удивляюсь, это же Анцифиров. Одна извилина на всё тело, и та в пятке. Запал пропал, я налила кофе и уселась напротив.

– Почему ты такой? – спросила я.

– Ну, что ещё, а?

– С тряпкой наперевес? Это из семьи? Тебя так воспитали? Чистоплюем таким? Или откуда? Армия? Ты же не сидел? Вроде… Не зона, нет?

– Опять какую‑то ерунду городишь, Ковалевская.

– Нууу? Так откуда?

– Да хреново мне, когда бардак и грязно. Внутри так… Ну как объяснить… Зудит прям. Нехорошо так. Плохо.

Он замолчал. Значит, точно не из семьи.