Верни меня домой

– Что‑то призывники сегодня какие‑то хилые, – сказал мужик с левого края, повернувшись к своему соседу и не глядя на меня.

– Почему же, вот, смотри, хорош, – сосед кивнул в мою сторону.

– Ого, его жизнь потрепала. Единоборства?

– Так точно. Бокс, – я ухмыльнулся.

– Ну, следы явно не от бокса, места живого нет. Драки?

– Так точно.

– Что там по результатам? Годен?

– Да, годен к военной службе.

Председатель листал моё личное дело, просматривал лист изучения и учетную карту призывника.

– Куда его, Анатолий Ефремович? – спросил мужик, сидящий справа от председателя.

– Хммм, Войска Дяди Васи? – почти шепотом спросил мужик слева от председателя.

– Да, точно, – кивнул председатель и, обращаясь уже ко мне, объявил: – Воздушно‑десантные войска.

– ВДВ? – переспросил я.

– Так точно, парашютист. Следующего зови.

Я вышел в коридор и пожал плечами. Ну, ВДВ, так ВДВ.

 

***

– Тебе что, совсем не страшно? – хлопнул меня по плечу сослуживец Саня.

– Нет.

– Ты уже прыгал раньше?

– Нет.

– Готов?

– Нет.

800 метров – это много или мало? 240 секунд в полёте. ИЛ‑76. Выпускающий старшина роты стоит у открытой рампы, и сирена первая пошла. Фонарик желтый.

Сначала ушли «слоны» – самые тяжёлые, я прыгал в середине.

– Пошёл! – крикнул старшина.

Три заветных шага и прыжок. Сгруппировался. Свобода падения – это очень опьяняющая штука. Когда вся жизнь в тебе замирает, и восторг переполняет, вырывается ликованием. Я лечу. Я птица.

Мне не страшно, потому что смерть не страшна. Страшна жизнь. Если сейчас что‑то пойдёт не так, я запутаюсь в последовательности действий или парашют не раскроется, я умру очень быстро. Жизнь более изобретательна, она будет расставлять капканы и подкидывать мне новые испытания, это как бесконечная полоса препятствий. Постоянный непрекращающийся бой. Я умею радоваться простым мелочам. Но, чёрт возьми, я устал. Так хочется счастья.

Вслух отсчитываю «551», «552», «553», дергаю кольцо. Продолжаю вслух отсчитывать секунды и наблюдаю, раскрылся ли основной парашют. А потом рывок. И ноги подлетают выше головы. Чувство эйфории, покалывание в руках, ногах, как отходняк мышц после онемения. Я рассмеялся. Мне было хорошо. Я нашёл свою стихию. Я дома. Захотелось поделиться этим с ней. Вот сейчас бы она была здесь со мной.

Наша девятка летела в небе линией по диагонали и громко восхищалась матом, потому что другими словами передать восторг невозможно.

Приземлился, благо ветра не было, и меня не потащило по полю. Погасил купол, стропы сплел бесконечной петлей, уложил все в парашютную сумку и направился к месту сбора.

А там уже наших посвящают – встали с краёв два сержанта, ты между ними, они замахиваются и со всей силы шлепают тебя запаской по заднице, ты летишь вперед с криком «551‑552‑553 – кольцо, 554‑555 – купол».

Небо – мой дом. Никогда не забуду этих ощущений и всегда буду к ним возвращаться.

 

***

– Антип, а давай нашу, про одуванчики, – и Леха опять заиграл знакомую все мелодию.

– Пацаны, да хватит. Опять эти сопли, – не вытерпел я.

– А что сыграть? – Антип перебирал струны.

– Что‑нибудь настоящее, с эмоциями, с матами. «Десант идёт в бой» и то лучше.

И через полчаса мы уже орали нецензурщину под музыку.

Едва успели допеть песню до конца, как вижу краем глаза – прапор несётся вдоль казармы параллельно плацу, а навстречу ему вприпрыжку скачет наш ротный. Твою мать, сдали уже, значит. Отлично. Значит, впереди разбор полётов со всеми вытекающими. По глазам вижу, по мою душу бъет копытом. Прапор дышит как дракон, обводит бешенным глазом нашу компанию, которая уже выстроилась в шеренгу. Я отмахиваю головой “нет, прапор, не причем они”. И как подтверждение слышу его зычное “анцифффффирррраааафф”, вытягиваюсь в струну, а потом бравенько топаю за ним в командный блок.

А через час стою, опустив почти лысую голову, перед командиром взвода.

– Анцифиров, это ты подбил матюки орать на весь плац? – вопрошает лейтенант.

– Никак нет, товарищ старший лейтенант, – чётко, громко, как учили.

– Почему матерились тогда? – злится, но вида не подаёт.

– Я песню правдивую просил. А правда всегда с матами. И служба у нас тоже такая, матерная.

– Хороший ты солдат, Анцифиров, сильный, выносливый, приказы исполняешь, и дисциплина почти железная. Но дебил. Вот есть в тебе такой чёрт, на ровном месте что‑нибудь выкинуть этакое. И ухмыляться потом. Три наряда вне очереди тебе, Анцифиров. Не испытывай мое терпение.

Ну, что ж, три наряда, значит, три наряда. Хорошо, что я один попал. Пацаны не заслужили.

***

У меня никогда не было друзей. До первого класса я вообще редко видел сверстников, потому что жил за кривым шатким забором, выход за калитку мне был закрыт. У меня были только братья и сестра, которым не было до меня никакого дела. Я был сам по себе. В начальной школе никто не хотел дружить с мальчишкой с грязной шеей в замусоленной одежде, с руками в цыпках. А к пятому классу ни с кем не хотел дружить я, потому что уже был злой и независимый. Мне никто не был нужен.

В армии я впервые оказался в коллективе сверстников на равных, и у меня не было необходимости выживать.