Вторая жена. Некорректная жертва

В тот вечер, пока я пыталась переварить случившееся с бутылкой красного вина, меня стал осторожно трогать за плечо робкий лучик рациональности. Я сидела за столом в кухне, курила сигарету за сигаретой. Рефлексировала, почему так случилось и какой он беспросветный козел. Перебирала наши диалоги и удивлялась, как я за своими розовыми очками могла не заметить такого хамства? Нет. Я не могла быть настолько идиоткой. И вдруг меня озарило.

Сообщение было написано на чистом английском без единой ошибки. А Хасан так не разговаривал. Он не мог построить ни одного правильного предложения, и к тому же не знал, как будет по‑английски «грудь» и в наших разговорах мы использовали невинное русское «сиси». Пока состав из этих обнадеживающих мыслей с грохотом по рельсам проносился в мозгу, мне стало немного светлее. И тут зазвонил телефон. Турецкий номер. Я сомневалась долю секунды. Но потом быстро ответила.

«Май леди! Что случилось? Ты пропала и не отвечаешь? Почему ты меня заблокировала? Что произошло? Ты больше не любишь меня?»

«Что за хрень ты мне пишешь?» Я очень хотела просто накричать, но слезы обиды внезапно задушили меня, и я через всхлипывания срывающимся голосом высказала ему все что думаю.

«Я? Я ничего такого не писал!!! Я целый день в дороге и полдня на переговорах. Как ты могла подумать, что я могу сделать тебе такое гадкое предложение? Ты, правда, обо мне так думаешь?» Я немного отпустила коней и призадумалась. Он терпеливо слушал мои всхлипывания и неровное дыхание, словно щипцами насильно вытаскивая у меня неизвестно откуда взявшееся чувство вины.

«А кто это написал?» – я попыталась искренне возмутиться, но вместо этого виновато ждала удовлетворяющего ответа. «Не знаю! Мой ноут остался в офисе и, видимо, страница была открыта. Кто‑то из моих знакомых решил пошутить. Я вырву ему ноги! Пожалуйста, открой скайп, давай поговорим».

Я колебалась. И мое измученное самолюбие требовало лечебного бальзама в виде его голоса и утешительных слов.

 

Мы проболтали всю ночь. Он смотрел на меня таким открытым и искренним взглядом, что моя исказившаяся за эти дни реальность стала потихоньку вставать на место. Он говорил, что я не выхожу у него из головы, что он скучает по мне, что постоянно вспоминает наши прогулки по Сочи. Говорил, что его жизнь окрасилась другими, незнакомыми ему красками, что он хочет встретиться снова и обнять меня. А в конце разговора он признался мне в любви.

Моя стена безразличия, которая была возведена из кирпичиков неуверенности в себе, с грохотом рухнула, и я поверила. Но сообщение про жадную до сексуальных экспериментов бывшую жену, которая вроде как умерла, прочно укоренилось у меня в голове, словно пережеванная и выплюнутая кем‑то жвачка. И я решила, что обязательно спрошу его при случае. Про эту жену.

 

12

 

После волшебной виртуальной ночи у меня заработал пламенный мотор в сердце и выросли крылья за спиной. Паспорт должен был быть готов 27 декабря, и я стала готовиться к поездке. Наши разговоры после той ночи стали изодранными, в них не было ни целостности, ни смысла, они могли внезапно оборваться, потому что у Хасана появлялись срочные дела или ему кто‑то звонил. Во время телефонных разговоров, случайной свидетельницей которых мне иногда приходилось быть, я смотрела на него с восхищением. Меня завораживала его манера говорить, приводить какие‑то аргументы, спорить, выслушивать, соглашаться. И хоть я до сих пор ничего не понимала на турецком, это нисколько мне мешало. Я чувствовала, что влюбляюсь. Мне виделась харизма, напористость, уверенность. Мне были дороги именно эти качества. Они гармонично дополняли я его узнала.

Однако нерешенный вопрос о жене напоминал о себе нестерпимым зудом. И я все ждала подходящего момента, чтобы спросить. Но он никак не подворачивался. Долго терпеть этот зуд я не смогла.

При очередном разговоре я спросила про жену в лоб и совершенно не к месту. И он не сразу смог собрать мысли в кучу. Это было видно по его глазам и жестам. Он долго подготавливал меня к своему откровению. И долго извинялся за ложь. «Май леди! Ты должна понять меня. Я не смог сказать тебе правду только потому, что боялся спугнуть тебя. Ведь если бы ты знала, что я женат, ведь ничего бы этого не было, я прав? Ты бы не приехала… Но постой. Я ведь сказал полуправду. Моя жена умерла. Да. Но умерла для меня. Это правда! Я вычеркнул ее из своей жизни еще полгода назад. Не веришь? Смотри! – он поковырялся в каких‑то бумажках на столе и вытащил небольшой листок. – Вот повестка в суд. Мы сейчас разводимся. Она сама подала заявление еще этим летом. Мы даже не живем вместе! Она давно уехала к своим родителям. А детей оставила моей маме. Но нас уже ничего не связывает. Иначе, подумай, как бы я мог приехать к тебе? Как бы мы могли общаться почти три месяца без ее вторжения? Подумай! Если б она действительно была моей женой в полном смысле, ты бы об этом так или иначе узнала»

И еще много доводов и слов. Просьбы верить ему, не рубить с плеча, ядовитыми лепестками застилали мой разум. И я решила, что поступлю неправильно, если вот так обрублю все канаты, имея недостаточно сведений. И зачем тогда строить отношения с человеком, которому ты изначально не веришь?

 

Теперь в каждый разговор он незаметно вплетал нити рассказов про свою прошлую семейную жизнь. Как женился вопреки всем родственникам, отказавшись от причитающегося наследства. Как любил ее, как хотел подарить ей весь мир. Но у них не сложилось. Я слушала и невольно сравнивала себя с ней. Ревновала и завидовала. И никак не могла смириться, что какая‑то женщина, пусть и мать двоих детей, все еще имеет права на этого мужчину, моего мужчину. Ведь мы любим друг друга, и это точно не похоже на какую‑то пошлую мимолетную страсть, это что‑то большее. И одновременно я перед ним стыдилась своих чувств. Он сетовал на то, что она, из‑за религиозных убеждений не смогла искупаться с ним в море, хотя он привез ее в дорогущий отель; сожалел, что она не разделяла его насыщенной светской жизни. Рассказывал, как они поссорились из‑за того, что она, наперекор ему, устроилась работать в начальную школу учительницей английского и ей таки пришлось снять платок из‑за законов, которые требовало общество. Как это его задело. Потому что в его представлении получалось, что вся ее религиозность была напускной. Ведь он так долго хотел, чтобы мир восхищался ее красотой и завидовал, что эта божественная женщина принадлежит только ему. А она не видела этого и заворачивалась в свой платок, выстроив из религии стену между ними. Как они ругались до мордобоев и как ему надоела эта совместная жизнь. Как она через месяц после свадьбы стала угрожать разводом при каждой ссоре и все‑таки наняла адвоката

Я слушала и не верила. Точнее, не могла поверить. Мне казалось, что он чего‑то недоговаривает. Что вся эта история слишком уж однобокая. Он такой весь положительный. Она вся такая отрицательная. Потом долго думала про эти самые мордобои… и не верила. Как можно быть такой глупой, думала я про нее, у тебя мужик при деньгах, с размахом и фантазией, кучей идей для бизнеса! Ну зачем гробить свою семью из‑за таких мелочей, че тебе еще надо? Нет, думала я, он преувеличивает. Невозможно вот так жить. Разговоры о ней стали основой наших бесед и постепенно я смирилась с ее виртуальным существованием в пространстве. Потом я решила для себя, что раз уж они разводятся, то в принципе никаких преград у меня нет. Тем более, что на развод подала она.