Вторая жена. Некорректная жертва

Мой мозг стал работать на пределе, чтобы придумать какую‑нибудь подходящую сказку, но транзисторы искрились от напряжения, а в кровь выделился проклятый адреналин, из‑за которого я покраснела, как сваренная креветка. Мама? Он что называет маму по имени?! Он меня, что, за дуру держит!?! Мама – это универсальное слово, которое на всех языках звучит примерно одинаково. Откуда это дурацкое «аннэ»? У меня почти валил пар из ноздрей, когда я озвучила свои мысли. Он опешил. Или скорее не ожидал от такой миленькой птички вороньего крика. А потом стал объяснять, что аннЭ – это «мама» по‑турецки. Я не поверила. И он гордо протянул мне экран своего айфона, где было открыто приложение с русско‑турецким переводчиком. Аннэ – мама… Краска залила лицо новой волной до самых ушей. Неловкость, а точнее тупость момента съела мою непринужденность. А он продолжал есть свой бутерброд, с выражением лица, от которого у меня толпами бегали холодные мурашки по спине.

Он ничего не сказал мне по поводу телефона, не высказал про личное пространство и частную жизнь, не унизил, что я шпионю, не обвинил в заносчивости и даже не поставил на телефон новый пароль. Он просто нарисовал у себя в голове галочку, которую теперь я видела у себя на лбу при каждом его взгляде. Какая же я дура! Как можно вот так по‑идиотски все испортить!

Мы ехали в автобусе на Красную поляну, но уже без предвкушения приключений и с горьковатым привкусом, что нам пора расходиться. И мне даже хотелось ускорить это событие, потому что я чувствовала себя отвратительно.

 

9

 

Выехав сразу после завтрака на обычном рейсовом автобусе, мы всю дорогу неестественно молчали. Настроение было подавленное, и я не знала, как себя вести. Я держалась натянуто и напряженно, за что ненавидела саму себя. Но извиниться за вторжение в личное пространство, придумать сказку или признаться в собственнических чувствах оказалось выше моих сил.

Он вел себя довольно непринужденно, отвечал на некоторые звонки, некоторые сбрасывал. И мне было любопытно и неловко одновременно. И я надела выражение лица «мне пофиг вообще, кто там тебе звонит» и старалась ему соответствовать. Он по‑прежнему отмалчивался на эту тему, и даже не пытался занять меня разговором.

 

Но в конце пути я не выдержала напряжения, и я расплакалась. Слезы сами по себе текли, разрезая мне солеными бороздами лицо, и я никак не могла совладать с захлестнувшими меня эмоциями. Я смотрела в окно и пыталась отвлечься на дурацкие пейзажи. Он долго не замечал моего состояния. Может быть, делал вид, что не замечал. А мне так хотелось очищения через раскаяние и прощение! Поэтому я погромче пару раз хрюкнула носом. Увидев мои заплаканные глаза, он растерялся, а потом крепко обнял за плечи. Вытирая мои слезы ладонью, он просил перестать. А я никак не могла остановить эти проклятые ручьи, потому что к чувству вины внезапно примешалось горькое сожаление о быстро пролетевшей неделе. И мне остро захотелось вернуть эти несколько дней и прожить их снова. А мысль о том, что все скоро закончится, подбрасывала дровишки в пылающий костер разгоревшихся чувств.

 

Красная поляна. Как много я о ней была наслышана! Дорога, усеянная строящимися отелями и зданиями, никак не заканчивалась. Подготовка к Олимпиаде шла полным ходом. Сердцу хотелось какого‑то необычного впечатляющего зрелища, которое останется в памяти на всю оставшуюся жизнь. Я ждала горы, снежные вершины, залитые солнцем, прогулку с облаками или знакомство со снежным человеком, наконец. Но пейзажи были скучны и неживописны. Автобус то и дело объезжал копающие экскаваторы, слышался шум работающих моторов и окрики рабочих. Стеклянное солнце периодически пряталось в бледные и невыразительные облака.

Водитель высадил нас на конечной остановке. Какой‑то пятачок с несколькими ресторанами вокруг. Я оглянулась. Где же эти хваленые горы? Где эта поляна? Где пейзажи?! Холмики, стыдливо присыпанные инеем, на которых даже не растут деревья! И это после Столовой горы, которую видно прямо с балкона моего родного дома!.. М‑да… красота, ничего не скажешь.

Зато Хасан был впечатлен. Он высказывался о красоте России, о горах и окружающей природе так искренне, что волей‑неволей пришлось в это поверить. «А тебе не нравится?» – спросил он. Мне захотелось перенести его в Осетию, Дигорское ущелье или Цей и показать, что такое настоящие горы. Жаль, что телепортацию еще не придумали. Я честно призналась, что смотреть здесь нечего. Он немного поник. И снова между нами натянулась струна.

 

Что делать на Красной поляне в конце ноября и без снега? Ничего. Или просто посмотреть в телескоп. Чем мы и занялись. Потом, когда замерзли, решили зайти в один из ресторанов, поужинать и погреться.

 

Цены в ресторане для моего понимания были межгалактического масштаба. За одну тощую перепелку, зажаренную на гриле, просили столько, что мне вообще перехотелось есть. Рассеянно изучая меню, я невольно перекладывала его на свою учительскую зарплату три года назад, когда я на голом энтузиазме работала учителем биологии в старших классах, и мне было не по себе. И, несмотря на то что я неплохо зарабатывала уже целый год, тиски мыслей про разумность экономии так и не отпустили меня.

Однако Хасан чувствовал себя, как рыба в воде. Невозмутимо он заказал двух цыплят для себя и шашлык мне. А еще коньяк. Беседа не клеилась и как‑то сама собой сошла на нет. И мы просто ели, оглядываясь по сторонам, и молчали. Но коньяк немного растопил неловкость. И атмосфера постепенно стала более теплой и романтичной.

«На завтра у меня билет», – напомнила я. «Я тоже должен ехать, у меня работа». И снова молчание, как неприятный сквозняк, прорезал пропасть, между нами.

«Что будешь делать, когда приедешь?» – холодно спросил он. И от этого холода стало нестерпимо тревожно и пусто. Я попыталась скрыть эмоции и как можно более непринужденно ответила: «Я? Обзвоню клиентов с квартирами, начну работать снова. Может, займусь сдачей квартир, говорят, это более выгодно и стабильно… но мне больше нравятся продажи». Мне вдруг стало страшно задавать ему ответный вопрос, потому что я боялась возможного равнодушного и прохладного тона. Он же, не дожидаясь, ответил сам: «А я начну новый проект. Мой брат подписал контракт с одной крупной фирмой, работы на полгода. Зато деньги хорошие».

Полгода. Как мерзко прозвучало это слово. Словно липкой лягушкой шлепнулось мне на грудь. Полгода… А потом? Тихая грусть затопила теплой и мутной лужей мое сердце.

 

10

Почти стемнело, и мы стали собираться обратно. «Хорошо провели время, неправда ли?» – спросил он. И я потерялась. Повисла пауза. А мой мозг снова пустился в анализ – почему он такой равнодушный? Что значит «хорошо провели время»? Да это лучшие каникулы в моей жизни! Но я собрала всю свою волю в кулак, засунула розовые сопли и романтическое настроение в карман, сжала сердце и холодно ответила: «Да, пожалуй, неплохо».