Я отведу тебя в место силы…

– Хотел!

– Ну, тогда надо будет взять лошадей в табуне отца. Но сначала – поедим. Сейчас маме воды отнесу.

– Давай! А я, наконец, умоюсь, – засмеялся Чи Мин.

– Ага, – откликнулся парень и понес воду, вылив ее в принесенное ведро.

А Чи Мину еще раз пришлось набирать себе воды для умывания. Когда, наконец, с гигиеническими процедурами было покончено, молодой человек прошел к дому, где в ограде уже опять водворился стол, и мать Аржана вместе с Эркелей в четыре руки споро расставляли блюда, тарелки, пиалы и мисочки. Чи Мин поклонился тетушке, та в ответ дружелюбно улыбнулась и сказала:

– Сейчас кушать будем!

Гость быстро отнес в дом полотенце и зубную щетку с пастой, а когда спустился с крыльца, за оградой, на улице, вдруг послышался дробный топот конских копыт. Он невольно повернул голову на звук и увидел, как у калитки остановился всадник, точнее всадница, а мать семейства радостно воскликнула:

– О! А вот и Айсулу вернулась!

Сквозь невысокие редкие планки ограды Чи Мину прекрасно было видно, как всадница ловко соскочила с седла, перекинула поводья вперед и повела лошадь к резному деревянному столбику, вкопанному в землю у ограды. Чи Мин еще раньше приметил его, но не мог понять, для чего предназначено это «украшение» деревенской улицы. И только теперь, видя, как девушка наматывает на него длинный повод, догадался, что это коновязь. Ему сразу все стало понятно, ведь Аржан говорил ему, что у них в Кырлыке разводят лошадей.

Тем временем девушка сняла с лошади большую картонную папку и сумку, в которой, вероятно, хранились ее краски и кисти, и передала их подскочившему к сестре Шуну. Что‑то негромко сказала ему по‑алтайски, брат закивал согласно и унесся по двору в аил, унося принадлежности для рисования. Вскоре он вернулся, держа в руках большую мягкую тряпку, и, сняв с лошади седло и опустив его прямо на траву, принялся вытирать спину и бока животного.

Девушка, между тем, вступила во двор, и Чи Мин смог спокойно рассмотреть ее.

Она была высокая, тонкокостная, с длинными ногами и руками, одетая в темные леггинсы, кроссовки и просторную клетчатую рубаху с подвернутыми до локтя рукавами, скрывающую очертания фигуры. Верхние пуговицы рубахи были расстёгнуты, демонстрируя белую простую футболку. На левом запястье девушки красовался сплетенный из красных ниток с какими‑то не то костяными, не то деревянными круглыми бусинами браслет. Чи Мин заметил и толстую длинную косу – почти такую же, как у младшей сестры. От быстрой езды несколько тонких прядок у висков выбились из прически, придавая девушке вид мягкий и беззащитный.

У нее было скуластое лицо в форме сердечка, с маленьким аккуратным подбородком, высокий чистый лоб, тонкие темные брови, небольшой носик с изящно вырезанными ноздрями, красивые пухлые губы, уголки которых приподнимались вверх, создавая впечатление не улыбки, нет – только намека на улыбку. Но, пожалуй, самым примечательным на ее лице были глаза – большие, раскосые, обрамленные черными ресницами, и такие темные, что казались двумя бездонными омутами.

Все это за какое‑то краткое мгновение охватил взглядом музыкант, пока девушка шла по двору. Она подошла к матери, обняла ее, а потом удивленно воскликнула, заметив брата:

– Аржан?!

И что‑то произнесла по‑алтайски. Брат подскочил к ней, обнял и звонко чмокнул в щеку. И засмеялся, вызвав на розовых губах девушки тень улыбки.

– Иди, помой руки, дочка! Мы как раз собираемся садиться за стол. Эркелей, принеси еще одну табуретку, – распорядилась она, и младшая дочь, взметнув косой, рванула за дом.

А старшая, высвободившись из объятий брата, спокойно пошла к умывальнику, так и не заметив застывшего у крыльца человека. Когда же вернулась к родичам, уже собравшимся у стола, вдруг заметила незнакомца, и брови ее поползли вверх.

– Сестра, это мой друг Чи Мин, – от Аржана не укрылось ее удивление. – Мы приехали вместе, – он говорил по‑русски, и когда из небольшой коробочки на груди гостя раздался голос переводчика, вещающий на незнакомом языке, девушка сначала уставилась на гаджет, а потом повернулась к брату.

– Он глухой?

– Почему? – не меньше сестры изумился парень.

– Тогда что это? – показала она подбородком на грудь мужчины.

Чи Мин невольно улыбнулся:

– Это просто голосовой переводчик! Здравствуйте! Меня зовут Чи Мин.

Девушка, наклонив голову набок, выслушала сначала музыканта, потом голос переводчика, и посмотрела на него своими черными очами:

– Какой странный язык…

– Почему – странный? Обычный корейский.

А Эркелей, пришедшая с табуретом, звонко сказала:

– Айсулу, это же Чи Мин‑оппа, из Кореи. Знаменитый Чи Мин из HS!

– Извини, не слышала, – со спокойной вежливостью ответила девушка и сразу же потеряла всякий интерес к мужчине.

Мать пригласила всех за стол, и трапеза, наконец, началась. Женщина расспрашивала старшую дочь, как там дела у отца, все ли спокойно в табуне. Много ли она нарисовала новых этюдов. Девушка отвечала спокойно, негромко, голос у нее был чуть глуховатого тембра – не звонкий и яркий, как у младшей сестры, а словно бархатистый, матовый, звучащий, как сквозь какую‑то невидимую пленку.

И голос этот, столь необычный, невольно притягивал взгляд Чи Мина к ее лицу – спокойно‑безмятежному. Девушка сидела почти напротив, и в какой‑то момент вдруг, словно почувствовав, что ее разглядывают, подняла от тарелки глаза и пересеклась взглядом с мужчиной, и эти два черных глаза глянули остро, словно два кинжала воткнулись в его лицо. И тут же снова спокойно отвела взгляд, отвечая на вопрос матери, а музыкант почувствовал, как дыхание прервалось, сердце на миг остановилось, и тут же пустилось вскачь.

«Что за ерунда?!» – мысленно чертыхнулся кореец, не понимая, что с ним такое. Он с силой сжимал в руке вилку и старался как можно бесшумнее и незаметнее для окружающих восстановить дыхание.

Сидел, механически жуя и не замечая вкуса еды. И когда, наконец, все поели, с облегчением поблагодарил хозяйку и выскочил из‑за стола, провожаемый недоуменным взглядом Шуну.

Девушки ушли мыть посуду, мать скрылась в аиле, младший сын опять ускакал на улицу – за оградой его уже поджидали трое друзей‑ровесников. А Аржан унёс стол на задний двор и подошел к Чи Мину, который стоял и смотрел на улицу:

– Ну, что, Чи Мин? Не передумал ехать к пещере?

– Нет, конечно!

– Тогда одевайся поудобнее, и, главное, в удобную обувь. Придется до табуна идти пешком. Обратно, конечно поедем верхом, но туда – ножками, ножками.