Замок Альбедо

Если он позвонит Александре и предупредит ее, что за ней следят – или намереваются ей навредить – он вынудит ее действовать самостоятельно. Он был уверен, что сейчас она в порядке – но не был уверен в будущем. Интуиция все еще была под действием анестезии, Ричард не мог долго держать фокус, он не чувствовал тело, не понимал, боится он, или его просто тошнит…

Если она сбежит из Москвы, ее тотчас найдут – если она, конечно, не воспользуется частным самолетом… Ричард не хотел, чтобы она обращалась за помощью к своему приятелю МакКеллену, английскому историку, в прошлом разыгравшему отменный спектакль с агентами Цирка в главных ролях – у которого был и частный самолет, и пара‑тройка трюков для исчезновения.

Они справятся сами – и настало время воспользоваться своим служебным положением, чтобы хотя бы раз в жизни сделать что‑нибудь для себя.

Ричард сел на кровати, не с первой попытки спустив босые ноги на пол, он набрал номер – выделенной линии зашифрованного канала – Фэлкону, шефу Секретной Разведывательной Службы. Совершать подобный звонок он мог только в экстренном случае.

Он доложил обстановку и объяснил произошедшее – заявив, что для сохранения обеих миссий – Быков и Поэтов – ему требуется забрать Александру Штерн из Москвы в Токио, куда на следующей неделе после Гран‑при на трассе Судзука – на которое он, очевидно, уже не попадет – прибудет вся команда Ротештир. Сделать это он должен лично, чтобы не привлекать других агентов и не вызывать подозрение – а как объяснить это Штерн, он сообразит. Фишера ему было велено взять с собой – и самостоятельно разобраться, как организовать отсутствие радиоинженера на паддоке во время подготовки команды к уик‑энду.

Ричард понял, что Дарио Фишера отдали ему, чтобы тот быстрее всему учился… Решение посвящать ли Фишера в миссию с Поэтами оставили на усмотрение Ричарда – потому что, в случае чего, отвечать он будет своей же собственной головой.

Он заявил Цирку, что ранение пустяковое, он свободно передвигается по палате и никакой угрозы нет; директора команды Кристиана он поблагодарил и заверил, что не будет давать никаких комментариев ни прессе, ни кому‑либо еще; главному механику Филу он написал, что пропустит уик‑энд и не рискнет подводить команду с дырой в боку, даже если сбежит из палаты смотреть на Сингапур – не только из панорамного окна; остальным коллегам, спрашивающим о его самочувствии, он отвечал, что жив и скоро будет в строю. Объяснение тому, что Дарио Фишер остался в госпитале, нашлось быстро: своих команда не бросает.

Ричард с трудом надел джинсы, с ботинками было еще сложнее… Он стоял напротив окна и смотрел на усыпанный огнями город, на футуристические джунгли, но видел совершенно другое.

Он не сможет ей позвонить… Он так долго скрывал от себя самого, что у него не получается – строить заново, этот замок альбедо из белого мрамора, для себя, для них двоих. Еще в начале года он был преисполнен энтузиазма, надежды, он был уверен, что справится – и что теперь ничто не сможет им помешать быть вместе, никакие службы разведки, никакие лже‑алхимики и лже‑поэты, никакая сила – порядка, хаоса, зла, добра.

Теперь он вдруг начал сомневаться – что никакой он не Поэт, что все возвращается в прежнюю колею, когда он бегает по кругу, как дрессированный зверь, исполняя приказы, прыгает в горящие обручи… Его убьют – и он так ничего и не успеет; его убьют – а он даже не узнает, каково это – быть архитектором своей вселенной.

Он боялся, что с каждым днем промедления, с каждым днем расставания, они отдаляются друг от друга, а он отдаляется от себя же самого. Иногда ему казалось, что, наоборот, они связаны, как никогда раньше – и что он чувствует ее на расстоянии, даже без звонков – редких, спонтанных, когда у него есть возможность, когда у нее есть возможность…

Он часто воображал, что она рядом – что она все прекрасно знает, что он не один.

Не один. Так странно – он начал задумываться об одиночестве, только когда вдруг понял, как хорошо иметь единомышленника. Александра была не единственным человеком, по которому Ричард – к собственному изумлению – скучал.

Телефон в руке ожил, сообщение и отправитель были как нельзя кстати.

«Для строительства замка можешь взять с собой все, что тебе понадобится. Что не понадобится, оставь здесь». Вот он, знак свыше – даже если отправителем был человек, формально значащийся мертвым для британской разведки, а совпадение, при котором Ричарду стоило лишь о нем подумать – и тут же получить послание, – казалось невероятным.

– Дарио! – позвал он.

Фишер явился мгновенно, так, словно он стоял за дверью и только и ждал, когда его окликнут.

– Мы летим в Москву через два часа, отвлеки персонал, чтобы я покинул госпиталь. Встретимся внизу у входа.

Дарио кивнул и вышел из палаты, ни слова не говоря.

Он чем‑то напомнил Ричарду его же самого – на все согласного, если это было сказано кем‑то из руководства. Он был вынужден признать, что в определенных случаях этим нельзя не пользоваться.

 

4. Добрый доктор

 

[Сингапур, Сингапур, Чанги]

 

Двухнедельный отпуск Адама Брэдшоу подходил к концу, ему предстояло пройти регистрацию на рейс до Дубая – пересадку на пути в Вашингтон – общей продолжительностью полета около суток.

Он не чувствовал себя бодрым и отдохнувшим, от Сингапурского солнца у него до сих пор болела и облезала кожа на лице, он много пил и лежал у бассейна в отеле. Он хотел сменить обстановку – и у него получилось, однако теперь ему нужно было возвращаться в Балтимор.

Адам понятия не имел, что он будет дальше делать. Скандал, после которого его вынудили покинуть пост главного врача реабилитационного отделения госпиталя Джонса Хопкинса, разделил жизнь на «до» и «после», где «после» было сущей неопределенностью. То, что несколько месяцев назад от него ушла жена, сейчас казалось катастрофой меньшего масштаба – пусть и еще недавно он считал, что хуже и быть не может.

Его лишили медицинской лицензии – а это значит, его не возьмут ни в какой другой госпиталь, он не может продолжать даже частную практику. Мир полон несправедливости, и все же, Адам Брэдшоу почему‑то даже не думал о том, чтобы мстить или отвечать на зло злом.

Ему часто говорили, что таких альтруистов, как он, очень мало – потому что они умирают первыми. Неспроста его прозвали «добрый доктор Брэдшоу» или просто «добрый доктор».

Он пошел на лечебное дело, не потому что хотел быть героем и спасать людей – а потому что у него все в семье были врачами, он даже не задумывался об альтернативе: не хирургом, не врачом скорой помощи, не стоматологом – а именно врачом общей практики, специалистом широкого профиля, ведущего своих пациентов на протяжении долгого периода.