Завше блиско
Вскоре по засыпанной листьями тропинке пошли два «мешка», бок о бок. Шли в предвкушении, вместе наслаждаясь осенью, – только один шёл прямо по протоптанной части, что и называется тропинкой, а второй немного в стороне – спотыкаясь о палки с пеньками и уворачиваясь от хлёстких веток, но неудобства не показывал и поддерживал беседу.
– Ну вот, заходи. Видишь, дети даже и не подошли к нам, а ты боялся, – разуваясь, сказала Сева, – ну и пусть кричат себе, что хотят, – нам и дела нет, правда?
– А они что‑то кричали? Я не заметил.
– Скорее всего, я перепутала: ничего они не кричали, – отмахнулась она, – ну их, забыли.
Было видно, что мальчику не просто: он снова поджал губы и вцепился в многострадальные брюки; позвоночник выпрямился в струнку, а взгляд «покрылся стеклом». За всю дорогу он не посмотрел Севе в глаза. «Вот так однажды увидит меня на улице и не узнает», – подумала она, хоть уже и привыкла смотреть не на собеседника, а куда придётся. Девочка замешкалась, соображая, что делать дальше.
– Я тут постою, – помог ей Ян.
Сева кивнула и отправилась на кухню. По дороге она прикрыла дверь в папину комнату и извинилась за запах. Пританцовывая, девочка выбрала самую нарядную и чистую кружку и из чайника налила туда воды. Напилась и сама. По‑скоренькому накидала себе на хлеб всячинки, чтобы не умереть с голоду, ведь не спеша, в любимом темпе Яна, собиралась проводить его домой. Она теперь сроду бы не отпустила мальчика одного – после того как вся извелась, оставив его в лесу. Нашла гостинец и для Фредди.
На сердце почему‑то было легко: словно в пустоте, оставшейся после переезда подружки наконец‑то кто‑то поселился. Каджа? Нет, Каджа жил ниже: через два квартала от её сердца – где‑то за кишочками.
Как Сева и говорила, она с детства хотела братика. Да и питомца она выпрашивала, выпрашивала, пока отец на неё не рявкнул, как крокодил, что денег и так шаром покати. А тут на тебе – счастье свалилось: и младший братик и питомец разом. Ей хотелось позаботится о её новых знакомых, доставить им удовольствие. Из завядшей петрушки она выбрала последнюю годную веточку и украсила свой шедевральный бутерброд, «самый обыкновенный», – чтобы Яну понравилось тренироваться.
С закусками и водой Рина, сияя, вернулась в коридор. Бедный Яврек стоял, как скумбрия из морозилки, – похоже, за всё время он и не шелохнулся; как поставили статую Венеры Милосской в местный маникюрный салон, так она в ужасе и застыла. Но Сева умела разрядить обстановку:
– Фредди! Где семечка? – попыталась она повторить фокус с прятками в лесу, но хомяк не оценил. Он не то что не повернулся влево, туда где за спиной девочки пряталась грызунья сласть, а толерантно посмотрел на хозяина теми же самыми глазами, какими в первые встречи пользовался Ян; в них отчётливо читалось: «Она что, совсем глупая, да?»
Тогда, уже без проверок, Сева вручила «крысе» дюжину штук удовольствия, а вот Яврек замешкался. Он почти уже взял бутерброд, но вперился взглядом в пальцы девочки, как будто от них шёл ток и, если бы он коснулся хлеба, его тут же шарахнуло бы вольтами.
Лиса понимающе кивнула и положила угощение на пыльную тумбу. Гость не смутился пыли, даже выдохнул с облегчением и принялся лопать закуску. Сева удивилась, насколько он был голоден и какими кусками глотал невзрачный сэндвич, но потом поняла, что это он нервничает под её изумлённым взглядом и торопится поскорее доесть – то есть, если бы не тренировка быть «как все», он бы и притрагиваться небось не стал.
Что ж, поели, попили – гостей проводили, как говорится у сытых пираний среди неполного состава аквалангистов. Северина проводила Яна и Фредди, оставив у подъезда, по их же просьбе, чтобы мама‑Ива меньше расспрашивала. Хотя, насколько успела заметить Рина, женщина спряталась за занавеской и внимательно следила за подходящим конвоем.
Вернувшись домой, Лиса с нетерпением кинулась к розетке заряжать лучшего друга и, не отрываясь, следила за экраном. Скоро телефон должен был включиться.
Минуты шли, но экран не загорался. Такого раньше не было. Она пыталась отвлечься фильмом, говорила себе дождаться рекламы и только потом бежать проведывать телефон, но не могла усидеть и трёх минут без проверки. Без толку – друг «не дышал».
Через час она со слезами нажала кнопку включения, но друг не отозвался. Было очевидно: он сломан.
Лиса взбесилась и от отчаяния стала лупить подушки; она проклинала всё подряд: Каю и всех её приспешников, дурацкую школу и зарядник; отца за то что переехали… Последний, последний друг!.. Снова внутри образовалась пустота и ёкнул страх одиночества; откуда теперь достать телефон? Отец каким‑то чудом его заполучил, и второй раз уже не получится… Истощившись, она упала на кровать и прошептала: «Мамочка, ну зачем ты меня оставила, как мне тут жить без тебя?..»
Сева дождалась отца и, будто они и не ссорились в пух и прах, с порога наигранно кинулась ему на шею:
– Тат, у меня на носу день рождения, и я знаю, чего хочу в подарок… – она не дождалась уточняющего вопроса и сама заявила: – Почини мне телефон! – И протянула ему бездыханный аппарат.
Хоть Лев и туго соображал, но гул в голове не помешал ему хитро щёлкнуть языком и ухмыльнуться:
– Телефон? – он будто спросил сам у себя и утвердительно ответил: – Телефон. Но – это прошлый век. У меня припасено для тебя нечто поинтересней, Ринка…
– Но у меня в телефоне была целая жизнь! Ты же знаешь: мне не с кем общаться. Разве что с Яном Явреком с соседнего дома…
– Ты что, спятила! – выпучил глаза Лев и поучительно помахал у неё перед носом пальцем, – не вздумай! Ох уж эти примерные семьи… Святоши‑Явреки, если увидят, как мы живём, первыми же сдадут органам опеки, а у нас и так в жизни дерьма по горло!
– А что ты тогда подготовил? Деньги? – с надеждой спросила Сева, ведь могла потом по‑тихому отдать телефон в ремонт.
– Нетушки! – гордо взмахнул подбородком Лев. – Сказано: кое‑что получше… Жди! – И шатаясь ушёл на кухню.
«Получше… – прошептала себе под нос Сева, – знаю я твоё получше…»
У горизонта солнце побагровело в тучах, и в глубине леса померкли серые камни, из которых были выложены круги. Ещё когда ребята уходили по тропинке, из тени показалась Коричневая Куртка и приблизилась к месту, где они сидели.
С тёмной стороны неба тревожно подул ветер, обдирая кусты и ветки; медленно надвигалось ненастье.