Завше блиско
Шаркая и загребая ногами, на старом мостике показалась Северина. Домой она шла явно не в настроении: первый школьный день пошёл наперекосяк. Начало ожиданно было подпорчено – чего ещё можно было ожидать от наглой компашки самодовольного Дубека? – но и после, уже на уроках, она поругалась с Нуличеком.
Буквально Вера Ружичкова поприветствовала класс, поздравила с окончанием каникул, как ни в чём не бывало к Севе подсел Каджа и подвинул её учебник на середину парты со словами: «Я свой дома забыл». Подружка удивленно на него уставилась, но он продолжал веселиться:
– У, какая коварная Ружэ: поздравляет она нас с новым учебным годом… – Шептал он. – Это же всё равно, что епископу после поста поздравлять народ с открытием пивного фестиваля. – И сам захихикал.
Лиса только сильнее прищурила глаз, демонстративно передвинула учебник к себе и отвернулась.
– Ты чего? – втянул голову в плечи Нуличек. – Мы же всегда брали по половине, чтоб кучу не таскать. Тоже мне подруга…
У Севы аж челюсть отвисла, но она кое‑как прошепелявила:
– Ты… да как ты… как у тебя язык только поворачивается…
– Рино, – окликнула её пани Верча. – Потише там, хорошо?
Лиса, вся красная, захлёбываясь от возмущения, еле кивнула, а выпученными глазами сверлила Каджу. Она схватила карандаш и, чтобы нечаянно не воткнуть его в ноздрю приятеля, приложила к листку бумаги, что‑то быстро черкнула и пододвинула Нуличеку. Скоро бумажка вернулась к отправительнице. Она развернула комок и ахнула. После надписи «На лестнице ты повёл себя как друг или как придурок?» в нужном месте надо было поставить галочку, но там красовался ответ «Ты о чём?»
– О чём?!.. – опять вспыхнула Сева. – Да ты… как ты…
– Ну чего вы там не поделили? На ноль? – снова вмешалась всевидящая учительница, качая головой.
«Скорее, на Нуль», «Курицы хочет», «Видать, сардели надоели», – поползли по классу смешки, и Каджа быстро уткнулся в тетрадку.
– Лисовска, хватит отвлекаться – иди к доске и дострой график функции. Нехорошо при синусах так себя вести. – Отругала её Верча, будто компотом напоила.
И так ещё не раз «доставалось» Севе – перебрала она компота в тот день будь здоров. Ни за что, по её мнению. Даже портрет Яна Гуса определённо изумился, глядя на эту несправедливость – хотя на противоположной стене его могли удивить изображения ревущих бегемотов, рядом с которыми стояли крокодилы и мирно щипали травку. Что именно его поразило? Определённо сказать сложно. Вот если бы дело было в родной Северинке Польше, то тогда на противоположной стене обязательно бы висело церковное распятие – как известно, веры в поляках на 70% больше, чем в чехах. Может, именно эту тайну хранит хитрый взгляд Джоконды? Но мы отвлеклись.
Лиса насилу дождалась перемены и высказала всё накипевшее, что думала о поступке Нуличека. Начала с того, что её и так с утра достал бешеный отец, а подружка в этом году навсегда уехала, что ни одной обновки не появилось и пришлось идти в том же, что и два года назад, – и закончила тем, что друзья так не поступают.
– Ну если я тебе не друг, – обиделся Каджа, – то и сиди тогда одна.
Больше он разговора он с ней не заводил и не подсаживался.
Северина пересекла двор и подошла к своему подъезду. Обычно пожилые соседи занимали обе лавочки, но сейчас они были «в гостях» у других скамеек – в десяти метрах на север отсюда. С тяжёлым выдохом девочка села и сложила руки на рюкзаке. Сева душевно устала. Так она и просидела с полчаса, не желая идти домой, – там её ждали придирки отца, а силы смолчать в ответ уже исчерпались. Как пережить вечер? Эх.
Непроизвольно она достала блокнот, поделилась с ним переживаниями и прямо на лавочке стала делать на завтра уроки.
Во дворе беззаботно резвились дети, ещё ни разу не слышавшие родительского проклятия «ШКОЛА!!!», что расшифровывается так: Шпринудительное Казённое Обёртывание Людей Аттестатом!
Из подъезда показалась женщина; под руку её держал дед и еле‑еле, маломальскими шажками ковылял рядом, опираясь на палку. Соседи добрались до лавочки напротив и сели.
– Здравствуйте, пани Нейдджа.
– Добри дэн, Севка. Чего ты тут ютишься, неудобно, наверно? – Кивнула она на разложенные учебники и тетрадки.
– Домой не хочу… там отец небось опять… – опустила глаза Сева.
– Это да, – понимающе закивала пани Нада. – Но Лев ушёл после утра – я его в окно видала.
– О! Тогда сейчас допишу и пойду, – воспрянула девочка.
Северина не поздоровалась с мужем Нейдджи не потому что была невежливой, просто дед был уже слаб головой – то ли от годов, то ли ещё что. Он просто не реагировал на обращения, а летал в своих облаках. Фразы его выскакивали невпопад, словно искры из открытой печки. Однако от него просто веяло настроением. Вот и теперь он разглядел заводные игры ребятни, носившейся по былому песку, который сейчас настолько смешался с землёй, что походил просто на желтоватую пыль. Дрожащие руки старика задёргались в такт догонялкам так бойко, что он чуть не выронил палочку. Нейдджа с ловкостью поймала её на лету и отставила к себе поближе.
Хоть дети и обзывали деда Глу́пеком[1], всё равно любили его за шутки и искреннюю заинтересованность: он мог часами наблюдать за их шалостями и всем сердцем болеть за каждого. Или же, бывало, специально делал вид, будто не видит сорванцов, пока те подкрадываются, а потом резко хватал свою палку и начинал неуклюже вертеть над головой: «Ух, я вас сейчас!» Но дети не пугалась, а, наоборот, заходились со смеху и снова принимались подкрадываться. От всей души хохотал и дед. Да и глупеком ребятня его называла скорее всего потому, что сами взрослые уж не обращались к нему по имени, а всё больше – дед Глупек, что давно перешло во что‑то обыденное и привычное языку.
– Де́тички, детички! – подстрекал он, пока они не обернулись. – Кто не скачет, тот не чех!!
Тут же каждый ребятёнок схватил что было под рукой, кто совок, кто ветку, и стали прыгать как можно дальше от земли и кричать: «Гоп! Гоп! Гоп!» Один мальчик даже сигал задом на мяче, наверное представляя себя наездником арбузов.
– Гоп! Гоп! – вторил дед Глупек и, как мог, притоптывал и махал ладонями, будто взбивая пух и подбрасывая детишек ещё выше.
– Осторожно, И́ржи, у тебя ноги совсем слабые стали, – погладила его по коленке Нейдджа. – Не томи их, разбередишь.
[1] Дурак (чеш.)
